>поэзия и проза :
Александр Шнуров
Художник в законе Александр Шнуров родился в Москве в 1955 году. Эмигрировал в Нью-Йорк в 1989 году. Мы публикуем начало книги его мемуаров о Родине.
Документальная поэма
В жизни много печали, ибо дана она для радости.
Смысл жизни - в радости. И красота - путь к ней.
Человеком называется тот, кто умеет отличить настоящее от фальшивого.
Семнадцатого апреля 1955 года в Москве на Арбате в роддоме имени Грауэрмана у интеллигентной мамы от еврейского папы родился мальчик. Советский народ отдыхал после напряжённого трудового дня и не знал, что на свет появился выдающийся художник двадцатого века, оставивший неизгладимый след в художественной жизни Москвы семидесятых-восьмидесятых годов. Это был я.
Родители страстно хотели, чтобы я стал инженером, как папа, а не как дедушка - папин папа, который с четырнадцати лет бесконечно преданно сражался за великие идеалы Революционной Родины, окончив свою долгую и содержательную жизнь в тюрьме за капиталистическое отношение к социалистической собственности.
Мои русские родственники считали, что я рос слабым, болезненным, еврейским мальчиком. Перенесенный мною в пятилетнем возрасте инфекционный менингит, серьёзно изменил моё отношение к жизни и отношение ко мне окружающих. Я плохо реагировал на звук, запах и цвет. Люди мне были непонятны а большие их скопления пугали. Я любил покой, тишину и темноту, в которых хорошо ориентировался. Свет приносил мне невероятные мучения. Всё, что я видел вокруг себя, всегда менялось и не становилось постоянным. Периодически, выглядывая в окно, я не узнавал высотного дома на Смоленской, его постоянные превращения побуждали меня прятаться в тёмных углах. Этот город в городе по ночам оборачивался чудовищем, загорающимся тысячью глаз, следящих за мной. В праздничные дни многоликий монстр устрашал своей силой. Громоподобные вспышки ужасных огней, называемых салютом, озаряли его тело и оно вспыхивало, искрясь и играя чешуёй окон. Я думал - это конец.
Бабушка успокаивала меня рассказами о другом мальчике, благодаря которому, дети любят салют. Она была маминой мамой и нежно любила меня, прививая любовь к радости жизни, которую я не любил.
Когда я родился, то начал сильно кричать от ужаса и до смерти напугал этим маму. От страха она затыкала мне рот фруктами. С тех пор я не ем фруктов по собственному желанию и живу без витаминов. Много раз разные люди уговаривали меня съесть хотя бы яблочко. Они рассказывали много полезного о различных достоинствах и вкусовых качествах фруктов, необходимых человеку. От таких разговоров мне снова хотелось кричать от ужаса потому, что я чувствовал себя ребёнком в их руках. Приходилось сдерживаться, ведь я стал большим, а большим не полагается кричать как ребёнку. Зато теперь мне хотелось их убивать, чтобы в муках смерти они кричали как дети.
Бабушка считала, что я - юный Ленинец и не должен прибегать к
индивидуальному террору, тем более по собственному желанию.
Человек Сталинской закалки, всю жизнь проработавший на руководящей партийной работе в городе Ульяновске - родном городе Ленина, бабушка хотела, чтобы я всегда и во всём походил на Ленина и был готов к массовому террору. Всю свою любовь и молодую жизнь бабушка отдала делу Ленина-Сталина, а когда их разделили и Сталина вынесли из Мавзолея, бабушка состарилась и заболела раком от горя. Остаток своих дней бабушка посвятила мне. И если бы не я, - бабушка бы умерла. Она была жива только мною, не доверяя моё воспитание родителям.
Её чувство долга и партийная принципиальность не позволили мне ускользнуть от ответственности в совместной борьбе за звание самого Человечного Человека.
Пламенная вера в Коммунизм и горячая любовь к Коммунистической партии навсегда выработали в бабушке убеждённость в правоте. Моральный Кодекс Строителя Коммунизма она считала основным законом и ставила выше уголовного и процессуального кодексов. Мастер своего дела и понимающий педагог, бабушка Пелагея полагала полезным приучить меня с малолетства к мужским занятиям и решила начать моё военное обучение с дела. С этой целью она отвезла меня в военный городок, где-то возле города Краснодара, а может быть и Пензы, к своей родной сестре - жене коммандира полка, которая всю жизнь сопровождала своего мужа на его боевом пути и родила ему двух сыновей. Старший сын со дня на день готовился стать военным, а младший собирался пойти дорогой отца и старшего брата в недалёком будущем.
Навсегда запомнилось, - идут танки. Они уходят за горизонт. И коммандир полка говорит: -"Запомни, сынок на всю жизнь, - наша цель - Коммунизм!"
Навсегда образ горизонта и Коммунизм слились в моём сознании воедино.
Это случилось за два года до того как я заболел менингитом. Солдаты и офицеры называли меня сыном полка и всё время баловали, заменяя мне родителей. Они кормили меня вкусной солдатской кашей и брали с собой в танк. Там, внутри таинственной темноты грозной машины я чувствовал себя покойно - толстая броня защищала от мира. Там я хотел жить и готов был умереть за это. И пусть бы меня схоронили в танке. Но о такой могиле можно было только мечтать. Случай убедил меня в том, что покоя нет нигде, а особенно в танке.
Однажды младший сын командира полка, назвавшись моим дядей, повёл меня на кладбище - показать могилы мёртвых людей.
На кладбище никого не было. Стояла сухая тёплая погода, лучи полуденного солнца припекали и слепили меня, клонило ко сну.
Дядя повёл меня на другой конец кладбища. Он обещал показать особую могилу. Путь туда был длинным и я подумал, что мы заблудились.
Всё чаще на нашем пути попадались не ухоженные, заросшие высокой травой могилы. Я хотел остаться один и спрятаться в траве. Но дядя крепко держал меня за руку и уводил всё дальше и дальше. Убежать я не мог. И вдруг мы пришли к необычной могиле. На могиле лежал могучий камень. Камень был светлым и торжественным, пятна солнца, проглядывающего сквозь листву старых деревьев нежно и медленно скользили по его кристальной поверхности, озаряя грани его величественной формы сахарным сиянием, искрящиеся лучи преломлённого света приятно кололи глаза. Это была она. Предо мною предстала башня танка. И у неё была каменная пушка с чёрной дырой, приковывающей взгляд и манящей в заповедную глубину могилы. Ошеломлённый увиденным, я поддался могильному очарованию и больше ничего не хотел.
И я спросил дядю: - "Дядя, дядя, там мертвец в могиле?"
Он тихо ответил: - "Да".
Тогда я спросил: - "Дядя, дядя, а зачем ему дыра в пушке?"
А дядя сказал: - "Здесь нельзя говорить, здесь молчат" - и страшно изменился в лице. Я стал ждать что будет. Дядя показался мне чужим и сам как будто превратился в камень.
Чуть повеяло лёгким ветерком, листья деревьев затрепетали, зашелестела трава, зашептала природа.
Дядя выпустил мою руку и больше не держал. Я онемел. Внутри могилы послышались свистящие звуки. Неужели мертвец шевелится?
А потом из пушки выползла огромная чёрная змея и стала на меня смотреть очень внимательно. А на дядю она даже и не взглянула.
Я тоже замер на месте и не мог с него сойти, как дядя. Внутри у меня стало холодно и сладко. И я заметил - мы с ней знакомы давно, да только не могу вспомнить имя её. Она смотрела на меня серьёзно, родными печальными глазами и хотела, чтобы я её приласкал, ведь она была такая скользкая и красивая. Мы сразу полюбили друг - друга, как любили когда-то давно, только не знаю где. Змея звала меня в далёкое и близкое, что дальше и роднее горизонта и коммунизма. Она понимала меня как никогда не поймут родные и близкие. Засияли глаза её лучезарные счастьем. Послышилась неземная музыка и зазвучала прямо в моей голове и услышал я милый голос своей ненаглядной - это пела мне моя змея о тоске неизбывной и радости встречи со мной. Но дядя что-то нашёптывать стал, да не себе под нос, а мне на ухо. А змея моя тогда на него зашипела и звуки музыки оборвались, умолкла змеиная песнь. Окинула она дядю взором полного презрения и стала раскачиваться из стороны в сторону. Очи её прекрасные засверкали гневом и болью, с новой силой заиграла музыка, - музыка горькой разлуки и крушения всех надежд и змея моя возлюбленная, страстно извиваясь танцевала мне свой прощальный танец любви. Спугнул дядя мою нечаянную радость и не успел я поцеловапть на прощанье свою суженную в уста её сладкие, - ускольнула она шёлковой лентой в башню надгробную.
Взял меня дядя на руки и понёс, и понёс, и понёс, как он заявил от греха подальше в часть. А я всю дорогу рыдал о горе своём и проклятой жизни и не мог успокоиться.
Дядя, как умел утешал меня и уговаривал забыть о любимой. И так её ругал: - и змеёй подколодной, и тварью из семейства гадов, и мерзким словом Гадюка, будто ядом жалил. Сердце моё сжималось от гадости.
И вот вернулись мы в часть - я обессиленный, дядя - задумчивый, о событии рассказывает - виноватым себя клянет. Вроде как проштрафился. И обещает, что это больше не повторится. Ну, побранили нас за непослушание, видят - я, как не свой сделался. Поняли тогда - беда пришла.
А бабушка Пелагея Гордеевна всем открыла глаза на случившееся: - "Приворожила змеюка проклятая внука единственного".
И приняла ответственное решение - увозить меня поскорее из места нехорошего, иначе змея не отвяжется и сама приползёт в военный городок по зову сердца за своим избранником.
Недаром бабушка была посвящена в тайны Сталинской инквизиции. Она ведала: - раз уж случилось непоправимое, - нужно вред обернуть на пользу. Змею - убить, а с меня чары снимать.
Больше я жить не хотел и мечтал умереть. Но я искал смерть красивую, потому, что простая смерть меня не радовавала. Бабушка видела всё насквозь и тягу к красивой смерти во мне поддерживала. Смерть от яда оправдывала лишь в одном случае, - когда герои кусают ампулу с ядом, дабы избежать мучительной смерти и не выдать врагу военной тайны. И открыла мне бабушка тайну имени той, которую я полюбил больше отца с матерью и назвал своей наречённой: - " Зовут её Фаня Каплан, именно она стреляла из-за угла в спину Ленина отравленными пулями, ибо у врага народа всегда одно и тоже лицо, хотя и ходит он под разными масками и имя ему - Змей-Искуситель".
Бабушка внушала незыблемое: - "Лишь та смерть красива, которая побеждает смертельно опасных врагов".
СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНЫЙ ВРАГ ДОСТОИН КАЗНИ, А НЕ ПОБЕДЫ НАД ЖЕРТВОЙ !
В слух читала и в пример ставила юного героя Гражданской войны детского писателя Аркадия Гайдара. Как приговор читала. Учила бабушка слепой вере в победу, - учила победу заговаривать, заговорам учила. Умела заговаривать.
На примерах юных героев-пионеров, всегда готовых умереть во имя красивой Идеи, веру в красивую смерть укрепляла. И мальчики умирали смертью лютой, мучительной, врагов побеждая, смерть побеждая, легенду по себе оставляя, новую жизнь созидая.
Не в этом ли и смысл жизни, чтобы смерть не была ненужной и потому не красивой, что красивая смерть всегда порождает новую жизнь - красивее прежней?
СКАЗАНИЕ О ЛЕНИНЕ
Моя родная бабушка знала тайну Вечной Жизни. Она беззаветно хранила её в своём сердце и хотела успеть передать её мне до смерти. Она чуяла близкую смерть и ждала её. Когда смерть пришла, - бабушка умерла. Мёртвую бабушку я больше никогда не видел, даже в гробу.
Больше всего на свете бабушка любила Ленина, Сталина и меня. Любовь её была безгранична и она отдавала ей всю себя без остатка.
Бабушка установила в семье культ моей личности, полагаясь на авторитет Ленина-Сталина и зорко следила за тем, чтобы никто не мог меня разоблачить.
Над моей детской кроваткой бабушка повесила красивый портрет кудрявого ребёнка и сказала: - " ЭТО ДЕУШКА ЛЕНИН ! "
Перед сном бабушка становилась на колени в изголовье моей кроватки, поднимала глаза к портрету, долго и тихо что-то шептала чужому ребёнку и нежно целовала нас в лобики. Я очень привык к этому. И сразу засыпал. Бабушка этому радовалась. Когда я просыпался, я целовал Ленина и бабушку. Бабушка была счастлива, а я приходил в восторг. Она очень хорошо меня понимала. Eй нравился детский лепет - скоро я начну говорить, значит - я слушаю!
Как сейчас слышу ласковый голос бабушки. Она рассказывает о маленьком мальчике, который умер за счастье всего человечества. Благодаря ему и я появился на свет. Не будь его - и меня бы не было. И имя ему - маленький Володя Ленин
( Ульянов ).
Постепенно смысл слов начинал до меня доходить. Я научился говорить быстро. Я говорил хорошо. Я говорил хорошее. Я хотел знать, почему бабушка называет девушку Ленина мальчиком Володей? Но я боялся рассердить бабушку. Лёжа в детской кроватке, я внимательно всматривался в портрет Ленина - пусть откроет мне правду. Таинственное молчание было мне ответом.
Что хочет сказать этим девушка Ленин? Неужели я её плохо целую?
Буду целовать её крепко.
ЦЕЛОВАТЬ ЛЕНИНА ПО ЛЕНИНСКИ!
ЦЕЛОВАТЬ ЛЕНИНА ЛЕНИНСКИМ ПОЦЕЛУЕМ!
ЦЕЛОВАТЬ ЛЕНИНА ПОЦЕЛУЕМ ЛЕНИНА!
И я стал её целовать. Поцелуи мои стали крепкими. Губы мои стали крепкими. Страсть моя к поцелуям стала крепкой. И вера в волшебную силу поцелуя стала твёрдой. Ошеломлённый поцелуями, я замирал ни жив-ни мёртв, чувствуя на своих губах губы Ленина. И растворялся в поцелуе без остатка, будто знал её всю жизнь и была она мне в той жизни больше чем сестра. Приворожила она меня - ангел в девичьем обличии, хранитель моего детства. Я так любил её, как никто никогда никого не любил. Заболел я любовью к Ленину и от такой любви заболел. Болезнь оказалась инфекционной - серозный менингит, - таково медицинское заключение консилиума врачей. Председатель реанимационной комиссии предупредил - мальчик может остаться жить. Жить он будет плохо, но не долго. Голова его будет плохая и тяжёлая и он не сможет ей думать, а только есть с посторонней помощью. Какать и писать будет в штаны, часто и повсюду. Рвать его будет неожиданно и беспричинно. Много горя через него увидите. Но вы этому не верьте. Терпите. Надейтесь и ждите. И воздастся вам по заслугам. Бабушка ему не верила.
МАННАЯ КАША
Моим первым врагом была манная каша. Её неконсистентная плотность с постоянно попадающимися неразваренными котяшками переплёвывала по мерзости вкусовые ощущения соплей, которыми я часто захлёбывался после выздоровления от менингита. Бабушка притворным голосом, считая ложки, приговаривала: - "Третью съешь за деушку Ленина, Четвёртую - за деушку Сталина, шестую - за Будёного." Кашевая бесконечность не уменьшалась, пробуждая во мне ненависть к вождям Советского народа. Бабушка помогала мне одолеть Манную кашу и в воспитательных целях, изредка клала себе в рот ложку - другую, личным примером стараясь привить любовь к моим мучителям.
И я спросил бабушку, - кого она больше любит, - меня или девушек? Мой вопрос чуть не убил бабушку. Она остолбенела от неожиданности и слова застряли у неё в горле. Бабушка подавилась манной кашей. Она не могла дышать и во все глаза глядела на меня в немом изумлении. А когда хорошенько прокашлялась и дар речи к ней вернулся, она немного помолчала и начала: - "Начать с того, что ты ещё маленький и вряд-ли сумеешь понять как следует зачем нужно есть манную кашу, - всё равно, что ничего не сказать. А сказать нужно так много! Ну так слушай. Дело тут совсем не в манной каше, а в том, как правильно её есть. Если ты ешь кашу просто так, - она не вкусная. А если ешь её за деушку Ленина, - это совсем другое дело. ЛЕНИН ЖИЛ, ЛЕНИН ЖИВ, ЛЕНИН БУДЕТ ЖИТЬ! И если ты не будешь есть манную кашу, то сильно огорчишь деушку Ленина. Потому, что он умер за счастье всех детей и ты должен быть ему благодарен за это. Ведь без него и тебя бы не было. Благодаря деушке Ленину и ты появился на свет. Я в тебе сердца не чаю, и ему предана до гроба - а люблю я вас одинаково, потому, что вы - моя родная кровь. Ведь в каждом из нас есть капля крови Ленина и вся наша кровь без остатка принадлежит этому человеку. И хотя деушка Ленин вечно живой и от времени не старится, - не будешь есть манную кашу, - он не проснётся когда придёт коммунизм."
Из всего сказанного бабушкой я понял главное -девушка Ленин - моя родная мама в молодости . Это её портрет висит над моей кроваткой. И если я не буду есть манную кашу - она умрёт. Непонятным оставалось одно - почему бабушка называет маму чужим именем и считает её вечно живым покойником, скрывая её настоящее имя? Я был потрясён услышанным. И тогда бабушка обещала отвести меня к девушке Ленину в Мавзолей. Бабушка строго предупреждала, чтобы я не баловался и не писал в штаны, - этого делать в Мавзолее нельзя! На Мавзолей я возлагал большие надежды - я думал, что Мавзолей - это волшебная страна, которой управляет прекрасная фея - девушка Ленин - а на самом деле моя настоящая мать. Родную маму полагал ложной, заколдованной злым волшебником. Я мечтал разыскать свою настоящую мать и попросить у неё разрешения остаться в волшебной стране. Но я боялся её гнева, - ведь я был тем самым мальчиком, который не ел манную кашу.
И вот наступил долгожданный день, когда мы пошли к Ленину. Я простился с ничего не подозревающими родителями, думая, что больше никогда их не увижу. В этот день я съел всю тарелку манной каши чтобы девушка Ленин осталась довольна, однако папа с мамой забеспокоились - не заболел ли их ребёнок и не хотели меня отпускать с бабушкой. Бабушка убедила их не тревожиться, сославшись на благотворное влияние Ленинских идей на подрастающее поколение.
МАВЗОЛЕЙ ЛЕНИНА
Бабушка повела меня к Ленину в Мавзолей. Она сказала, что Мавзолей - самое Священное Место на Земле и стоит он на самой Большой и самой Красивой Красной Площади, а внутри его лежит самый Великий и Мудрый Человек и к нему идут люди всей Земли и так будет всегда, потому, что Он дал им счастье и теперь никогда не умрёт.
ОН ВЕЧНО ЖИВОЙ и поэтому его нельзя хоронить.
Нескончаемыми потоками идут к Ленину люди. Со всех концов Земли вбирает в себя людскую силу Великая Человеческая Река. Ручьи и реки, истоки и притоки её несут своё течение к Гранитным Берегам Мавзолея, чтобы соединились они в единое русло ЖИВОЙ ВОДЫ и омывали мёртвое тело ВОЖДЯ, воскрешая его к ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ.
Живая Вода стремится к Сердцу Нашей Родины. Живая Вода подходит к Сердцу Нашей Родины. Наша Родина - СССР. Живая Вода поступает в Сердце Нашей Родины. Сердце Нашей Родины - Москва. Сердце Москвы - Кремль. Живая Вода подступает к Древним Стенам Кремля. Стены Кремля - Красные. Живая Вода устремляется к Красным Стенам Кремля. Сердце Кремля - Красная Площадь. Живая Вода вступает на Красную Площадь. Сердце Красной Площади - Мавзолей Ленина. Живая Вода течёт по Красной Площади к Мавзолею Ленина. Мавзолей Ленина - Красный. Живая Вода впадает в Мавзолей Ленина. Сердце Мавзолея Ленина - Ленин. Живая Вода втекает к Ленину. Ленин - Красный Вождь. Живая Вода омывает мёртвое тело Ленина, - у Ленина нет сердца. Живая Вода воскрешает Ленина, - у Ленина нет сердца. Живая Вода - Красная. Ленин - Вождь Красных. Живая Вода - Кровь.
Люди отдают свою кровь Ленину, - у Ленина нет сердца.
ЛЕНИН - СЕРДЦЕ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
Слившись друг с другом, единством воли мы движимы чётким пульсом мирового кровообращения. Я слышу его призывный набат. И сердце моё подчиняется строгому ритму. Я готов отдать свою кровь до последней капли Ленину.
Рука бабушки вцепилась в мою руку и не отпускает. Костяшки пальцев её холодеют. Кровь стынет в наших жилах. Мы отдаём её Ленину. Тела наши каменеют и застывают в камне Красной Площади.
Монолитна очередь к Ленину.
Строго и ласково взирают на нас каменные герои похороненные у Кремлёвской стены, одобряя нашу волю.
Они - как мы.
Мы - как они.
И я - это уже не я. И бабушка - это уже не бабушка.
Мы видим свою кровь. Она красная, как цвет крови наших знамён.
Наша кровь видит нас.
Наша кровь знает нас.
Наша кровь ведёт нас.
Мы все - одной крови.
Мы - кровь всего человечества!
ДЕТСКИЙ САД
На следующее лето после армии родители отправили нас с бабушкой в детский сад и наказали ей строго настрого глаз с меня не спускать. Да только усмотреть она за мной, как ни старалась - не сумела. А всё потому, что легла на её плечи забота тяжёлая. Назначили бабушку нянечкой - поручили няньчить чужих детей. А были они маленькие-маленькие и было их много-много. Бабушка их всех одинаково любила, как родных внуков и ласково звала "внучатами Ильича". И дети были веселы и счастливы этим.
Очутилась бабушка на старости лет в детском саду и это не случайно. Раньше бабушке никогда не приходилось заниматься маленькими детьми, всю свою жизнь бабушка имела отношение к воспитанию только взрослых людей. Многие годы под руководством товарища Сталина, возглавляла бабушка партийную организацию в родном городе Ленина, можно сказать была не только землячкой самого великого человека на земле, но и заменяла его по месту рождения. При бабушке город становился ещё прекрасней и товарищ Сталин оставался бабушкой доволен. Всегда и во всём бабушка смотрела на вещи глазами Иосифа Виссарионовича, ведь по долгу службы ей приходилось ставить свою подпись под приказами о расстрелах врагов народа. Вот так всегда и бывает, когда смотришь на вещи чужими глазами - становишся как бы этим человеком. И любишь уже не себя, а этого человека. А человека этого любило очень много людей. Сейчас-то он конечно разоблачён, а тогда это было не просто, почти невозможно. И тем не менее дошла очередь и до него. Правда посмертно.
Когда Сталин умер - случилось непоправимое. По радио объявили о заходе солнца и кончине отца и учителя. Почуяала бабушка неладное - сердце её леденеет. На груди проступило красное пятно и больше не сходило. Вещее сердце бабушки известило - пришёл конец.
Похолодело и стало остывать пламенное сердце бабушки. Губы её посинели, вокруг глаз всё почернело, а кожа стала пепельно-серой. Зябко себя чувствовала бабушка даже летом. Ноги её коченели, руки стыли. Ей не хотелось жить. Она должна была умереть. Но верила бабушка - жить надо, хотя бы для счастья других людей. Но чем могла осчастливить бабушка людей, когда она им стала больше не нужна? Оставалось последнее - служить детям и ими жить.
В детском саду бабушка как будто помолодела. Порозовели её щёки, сошла мертвенная синева с губ, очистился взгляд. И сквозь тяжёлую печаль начала проступать нежность. Оттаяло и отогрелось детьми сердце бабушки. И всё было бы хорошо, если бы не стало так плохо.
Выдали мне в детском саду панамку и велели её носить. Все дети носили такие панамки и не роптали. А в моей панамке было что-то нехорошее. Какая-то тяжесть исходила из неё и входила в голову. Панама была заколдована. Изготовили её злые люди для зла. И была злом панама. И зло было панамой. Не стало мочи терпеть панаму и пожаловался я бабушке: - "Смилуйся бабушка, Пелагея Гордеевна, - погубит она меня". Пытливо заглядывала бабушка в мои глаза и читала в них грусть и мольбу о спасении. И недоумевала. - где это видано, чтобы панама могла человека несчастным сделать? И такие слова говорила: - "Ты носи её, не снимай, сокол ясный, а снимешь, - солнце головку напечёт, тогда солнечный удар хватит. Ты взгляни на её покрой. Ужели не хороша? Раньше таких не было. И смотри, друг мой заветный, не тревожь мне сердца, не огорчай бабушку". Только горькими её слова показались и доводов её я не принял.
Осенило разом прозрение - не одного меня погубить хочет панама. Всех детей она портит незаметным способом. Тревожно стало - как же другие дети? Но заняты дети своими делами: кто как и чем писает и какает и всё ли в порядке.
Я начал слабеть, скоро голова перевесит тело, а бабушке стыдно перед другими внучатами - укором смотрит в мою сторону, слова доброго не вымолвит. Не чаял обидеть я бабушку. Готов был погибнуть смертью лютой. Извела панама вконец. Терпел панаму, терпел проклятую, даже когда не хватало сил. Не хватило сил и терпеть. Предал я бабушку, предал милую - утопил панаму в ночном горшке. Уж лучше бы самому утопиться. Да не глубок горшок - дно близко. И спать пошёл.
А на утро, только глаза приоткрыл, вижу - аккуратно лежит злополучная в изголове кроватки и на меня смотрит, только не пахнет совсем. Она ли?
Мысли отягощали голову, голова тяжёлой сделалась и тело перевесила.
Упал я тогда с кровати и больше уж не вставал. Перестал узнавать бабушку.
Так постигла меня кара за содеенное - пришла смерть.
Только не испугала она бабушку - сама её испугалась.
Бабушка её совсем не боялась - изучила как врага.
Уж чего- чего, а смерти бабушка навидалась,
Смерть приходила - делала что могла.
Она меня от могилы тогда уберегла,
Любви не растраченной силой
Жизнь молодую спасла.
Коня она остановила
С разбегу его запрягла
В телегу меня положила
И в город в больницу свезла
Но не манила дорога, не радовал лес,
Я умирал понемногу и не ждал никаких чудес.
Однако чудо случилось. Советская Власть помогла,
Гуманная и бесплатная медицина в то время у нас была.
Белая больничная палата приняла меня, на больничной койке
Не погибнул я. Некрасивой смертью не убить меня. Злобным тем
Инфекциям не сгубить меня. И врачам Советским не лечить меня.
Палачам кровавым не казнить меня. Но чудесной силою озарился я, менингитной милою восхитился я и постиг я главное всем смертям назло: мозгу воспалённому многое дано! А врачей консилиум утверждал своё - у болезни этой только лишь одно - или лечь в могилу иль с ума сойти, с этакой болезнью жизни не пройти. Но воскрес я заново, смертью смерть поправ, в чудном воскресении оказался прав. И теперь я заново на людей смотрю - никого из близких я не узнаю. Всё как будто снова родилось во мне, будто бы до этого жил я как во сне. И тогда родители показались мне новыми людьми. Постепенно я к ним привык и даже стал называть папой и мамой. А бабушка куда то исчезла и больше я её никогда не видел.И вот, когда я выздоровел, папа показал мне ужасный портрет, похожий на Кащея Бессмертного и сказал: - "Это дедушка Ленин." Горю моему не было предела - детский разум отказывался понимать, как могла такая хорошая девочка превратиться в такого лысого дедушку?!
Страшную тайну открыла мне мама: у бабушки как и у меня выпали передние зубы и она не могла правильно выговаривать слова.
АРБАТ
После выздоровления от менингита меня начали привлекать покойники. Своим молчанием и неподвижностью. Наверное я не стал бы удивляться, если бы они вдруг встали из гроба, ведь многие из них приходили ко мне по ночам. Я был уже взрослым ребёнком и умел отличать день от ночи. Ночью покойники были более прозрачными и не пахли. Они умели ходить и смотрели на меня. Днём картина менялась. Покойники казались очевиднее живых. А один покойник поразил меня своей необычностью. Когда его хоронили он лежал в гробу в очках и улыбался. Он казался живее всех живых. И тогда я обнаружил, что живые только называются людьми, внешняя их беготня и крикливость не могли обмануть и отвести глаз, - на самом деле они покойники и смерть им совсем не нужна.
Мы жили на Арбате в доме, в котором располагался зоомагазин. Когда не стало бабушки, родители всерьёз взялись за моё перевоспитание.
- "Хватит ему морочить голову сказками о подвигах юных героев-идиотов" - Сказал папа. - "Мы поведём тебя смотреть на зверей и птиц" - сказала мама. И мы отправились всей семьёй в зоомагазин нашего дома. В двух здоровенных витринах, выходящих на улицу ползали две длинные белые змеи и не знали куда себя деть. Наверное никто не хотел их покупать. Они показались мне мало привлекательными и немного противными. А внутри зоомагазина обитали другие представители животного мира. В клетках сидели птицы и пели пронзительными голосами. Их шумное пение раздражало. В другой клетке жила белка. Всё время она бежала внутри колеса, тщетно пытаясь убежать из своего домика. И сколько бы она ни бежала, - не трогалась с места. Я почувствовал себя лисой, зашедшей в меховой магазин. Несгибаемая воля к свободе вызывала моё уважение и сочуствие к белке. Её мучители, уверенные в своей силе подрывали мою веру в разум взрослых людей. Смотреть на этот ужас я больше не мог. Устроив истерику в торговом зале, я заставил родителей увести cебя домой. Я стеснялся спрашивать родителей почему людям нравится мучить животных и глядеть на их мучения, ведь моим родителям даже не пришло в голову заступиться за несчастных зверей. Я мечтал о том, чтобы вырасти и спасти из неволи маленьких мучеников, таких же как и я, которым не посчастливилось родиться в этом мире. Однажды я оказался свидетелем и участником одного чудовищьного события, которое подтвердило мои представления о порочной связи взрослых людей с животным миром. Когда бабушки не стало, родителям ничего не оставалось делать как отпускать меня гулять во двор одного. И вот зимой, во дворе нашего дома внимание моё привлекла длинная белая сосулька. Я очень любил сосать сосульки. А родители запрещали мне это делать. Они говорили, что сосульки являются запретным плодом, но мне они напоминали сразу два лакомства - леденцы и мороженое. Я очень обрадовался, увидев такую большую сосульку и сразу же сунул её себе в рот. Только начал сосать, как увидел странное утолщение на её конце. Пригляделся я и вижу - голова змеи, ещё пристальней стал разглядывать сосульку - змея. Значит змея оказалась хитрее своих угнетателей и сумела убежать из нашего зоомагазина. Наконец став свободной, змея попала в ледяной плен, замёрзла и умерла. Выхода всё равно нет - подумал я. Когда родители узнали эту историю они сказали, что у змей холодная кровь и если они замерзают, то не погибают, а засыпают зимой как многие животные, но как только приходит весна они отогреваются на солце и просыпаются, и уползают по своим делам. Не мог я дождаться следующего утра - идти гулять. Не терпелось отогреть змею на своей груди вместо солнца . Выбежал я во двор. Пошёл к змее. Нашёл змею и начал отогревать её сначала своим дыханием, а за тем стал засовывать себе под шубу. За этим занятием меня застали какие-то тётеньки. Они начали кричать на меня: - "Мальчик, ты простудишся". А самая жестокая из них выхватила из под моей шубы сосульную змею голыми руками и швырнула её о кирпичную стену. И разбилась вдребезги спящая в ледяном гробу на мелкие кусочки. А один осколок льда попал мне в глаз и я заплакал от горя, испугавшись, что могу превратиться в жестокого принца с ледяным сердцем - воспитанника снежной королевы. "Лучше бы вы её поцеловали, тётя" - сказал я ей и вытер слёзы. Другие тёти почему-то засмеялись, а та, что убила спящую змею, поцеловала меня и что-то липкое и пахучее перешло с её губ на мои. Губная помада - догадалась мама и подозрительно посмотрела на меня, когда я вернулся домой.
С этого момента я начал обращать своё внимание на людей женского пола. Одна девочка из соседнего двора сказала, что женщины - это люди которых ебут. Поверить в такое я не мог. Однако она делом пыталась убедить меня в своей правоте и с этой целью в меня влюбилась. Это была её первая любовь. Звали её Марина, к тому времени ей уже исполнилось шесть лет. И хоть была она младше меня на целый год, ей всё время не терпелось стать женщиной. Она была очень хорошая, другом была хорошим. Мы с ней сильно дружили. Вместе по крышам лазили, вместе старух дразнили, вместе кормили голубей. Иногда с другими мальчиками в подвале варили свинец. Вобщем, как говориться, была она своим парнем. Бывало, забежишь за ней к ней домой - айда собак гонять! Или она за мной заскакивала - слабо котам яйца крутить? Так бы и продолжалось, если бы не приспичило ей ебаться. Я испугался, а как же дружба - разве можно друзей ебать? А она успокаивала меня и такие слова говорила, что друг ёбаный - это самый верный друг и ебля только укрепляет дружбу и тогда она перерастает в любовь. Я ей не сразу поверил. Ебля меня пугала и от этого сильно тошнило. Но она меня уговаривала попробывать хотя бы один разочек и, если мне понравится, то жить без этого я уже не смогу. Уговаривала- уговаривала, умело уговаривала, умела уговорить. И наконец уговорила. Несмотря на то, что из этого дела ничего не получилось, она обещала меня всё равно любить и обещание своё выполняла, пока её мама не запретила ей дружить с мальчиками.
ОТЧЁТ О РАБОТЕ ПО ПРЕВРАЩЕНИЮ ОБРАЗОВ ЧЛЕНОВ ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС В
АНТИОБРАЗЫ
Я выписался из городской психобольницы №15 в1974 году с диагнозом «ПАРОКСИЗМАЛЬНАЯ ГОТОВНОСТЬ» и сразу пошёл на КРАСНУЮ ПЛОЩАДЬ к ЛЕНИНУ. К нему не пускали. Мавзолей не работал. У мавзолея стоял Владимир Титов. Непонятно зачем. К ЛЕНИНУ он был непричастен. Внешнее сходство с молодым вождём революции ничего не значит. Внутреннее - наоборот. Титов очень красиво картавит голосом Ленина, не подозревая об этом. Говорить с ним просто и страшно. Будто в пустоту обращаешься, а она тебе отвечает. И я спросил: - «Видишь, стоит мавзолей Ленина?» И он сказал: - «Вижу!» -Видишь к Ленину не пускают? И он опять сказал: - «Вижу». И я торжественно обещал ему: - «Больше ты этого не увидишь!». СКОРО КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК СМОЖЕТ САМ К НЕМУ ПРИДТИ И ЛИЧНО УВИДЕТЬ, НО НЕ В МАВЗОЛЕЙ, А В КРЕМЛЬ.
Настала пора ОЖИВИТЬ ЛЕНИНА! Вырвать его из объятий вечности и вернуть к земной жизни - задача, равносильная повороту времени вспять и воскрешению мёртвых.
НАУКА БЕССИЛЬНА ПЕРЕД ЧУДОМ И ТОЛЬКО ИСКУССТВО СПОСОБНО ВОСКРЕСИТЬ ЧЕЛОВЕКА.
Изучение законов времени - задача художника и ключ к пониманию искусства.
Проводя эксперименты научного порядка в области искусства, я наблюдал результаты влияния времени на развитие изображений. Внимание обострилось и взору становилось доступно отмечать сильнейшие превращения изображаемых от малейших искажений их изображений. Свои опыты я назвал «художественное вычисление», а в качестве исходного материала избрал
«фотопортреты Членов Политбюро ЦК КПСС».
НА НИХ СОШЛОСЬ ВСЁ.
Мне были нужны готовые изображения.
И ОНИ БЫЛИ ГОТОВЫ.
И только ждали меня в магазине «ИСКУССТВО» на Арбате.Я искал изображения документальные, а не вымышленные.
И ОНИ БЫЛИ ДОКУМЕНТАМИ ВРЕМЕНИ.
И всем они были доступны. Даже художественная ретушь, призванная служить идеалам красоты, только подчёркивала правду психологического портрета каждого члена. И этим они ничем не отличались от других людей. А большой разницы между людьми я никогда не замечал потому, что человеческая психология ограничивает человека и не даёт проникнуть в тайну жизни. Стирая портретное сходство с человеческих изображений, я разрушал образную систему искусства и созидал систему Антиобраза, которая гласит:
ОБЕЗЛИЧИВАНИЕ ЛИЧНОСТИ = ОЛИЧИВАНИЕ БЕЗЛИЧНОСТИ.
Раньше в образах жили боги, но они не хотели выходить из образов к людям. Только чудотворные образы незримо помогали людям и спасали их от болезней, войн и смерти. Некоторые чудотворные образы источали слёзы и люди воочию могли наблюдать как образы плачут. Художники того времени хотели, чтобы боги вышли из образов и жили среди людей. Они искали способ оживления образов по образу и подобию человека.
Так боги в образах превратились в людей.
И ТАК ЧЕЛОВЕК ПОЯВИЛСЯ В ОБРАЗЕ БОГА.
Человек зазвучал гордо. Стал человек богом. Много богов стало.Тесно богам стало. Устали боги. Захотели боги снова людьми стать. А нельзя!
Решили считать себя «ПОЛОЖИТЕЛЬНЫМИ ГЕРОЯМИ».
Члены Политбюро цк кпсс оставались последними образами «ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО ГЕРОЯ». НО народ смеялся над ними и считал их героями отрицательными.
ТАК В ОСНОВУ АНТИОБРАЗА Я ПОЛОЖИЛ ОБРАЗ ОТРИЦАТЕЛЬНОГО ГЕРОЯ С ЦЕЛЬЮ ЕГО ИСПРАВЛЕНИЯ.
Исправление образа отрицательного героя подобно украшению уродства и равнозначно задаче воскрешения мёртвых. Учение об Антиобразе утверждает:
КРАСОТА УРОДСТВА = ЖИВОЙ ТРУП.
Преимущество антиобраза перед образом несомненно. Проще бога изобразить, чем заставить мёртвого плясать. Безличностная сила таится в личинах обезличенных и заставляет их шевелиться.Подверженные обезличиванию подобны зеркалу. Посмотришь на них и увидишь себя. Долго смотреть будешь - и увидишь как ты себя видишь. Значит ты попал в зазеркалье. Значит, ты - тоже зеркало. Значит, - они видят тебя!
АНТИОБРАЗ - ЭТО ВРАТА ЗАЗЕРКАЛЬЯ.
Мои зазеркальные герои красивы и похожи на меня. Это я, многоликий видел себя в личинах Членов Политбюро. Так, уходя в зазеркалье, я приобщался к основам колдовства и влиял на ход мировой истории. И природа подавала знаки, что я на верном пути.
Однажды случай вывел меня на живого члена Политбюро - товарища Гришина. Наша встреча оказалась заранее не согласованной и в планы обоих не входила. Но ничего случайного, как известно, просто не бывает. Каждому из нас она несла избавление.
Получив предложение воспользоваться каналами дипломатической почты одного из враждебных нашим идеям государств, я начал готовить к отправке за рубеж первую серию опытов с Членами Политбюро.
По предварительной договорённости к назначенному часу я вышел на встречу со своим курьером. В руке я держал чёрный дерматиновый футляр, в потайной стенке которого была спрятана секретная продукция.
Приближаясь к приёмной Верховного Совета СССР, я неожиданно обнаружил, что попал в зону оцепления милиции. Пропустив меня вперёд, по молниеносной команде старшего по званию, милиционеры сомкнули свои ряды за моей спиной и отделили от народа. В ту же секунду, по мановению жезла постового регулировщика стал городской транспорт. Передо мной открывалось очищенное от людей пространство, и я впервые в жизни ощутил себя актёром на сцене, и к тому же под пристальным наблюдением.
- А вот это провал - подумал я. Значит - за мной следят. Стараясь отвести от себя подозрения, я продолжал движение в избранном направлении, в глубине души надеясь, что это ошибка. Всё вокруг застыло. И только печатный шаг моих хромовых сапог, гулким эхом отражаясь от стен Библиотеки имени Ленина, нарушал мёртвый покой. Человеческий фактор масс следил за мной тысячью глаз, как будто мог заглянуть мне в душу. Народ с противоположной стороны улицы показывал на меня пальцами.
ОНИ ХОТЕЛИ ПОСМОТРЕТЬ БЕСПЛАТНЫЙ СПЕКТАКЛЬ.
А я никогда не хотел быть актёром. Игра на сцене не моё амплуа. Если меня арестуют - заставят играть роль врага народа. А я мечтал дать народу счастье. Нелепое стечение обстоятельств могло погубить дело всей моей жизни и нарушить планы ВОСКРЕШЕНИЯ ЛЕНИНА.
Я шёл навстречу судьбе. А она поджидала меня на следующем шагу. Действие спектакля продолжало разворачиваться у парадных дверей Приёмной Верховного Совета. Стремительным шагом на сцену вышел товарищ Гришин к персональному автомобилю члена Советского Правительства. Подобно чёрному коту, в чёрной кожанной тужурке времён чрезвычайной комисси, я перешёл ему дорогу. Опешил товарищ Гришин. Стал как вкопанный. Замер и я на одной ноге, завороженный встречей нечаянной, словно бравый оловянный солдатик на своём боевом посту. Глаза в глаза упёрлись-не отвести глаз. В глазах судьбу читаем нашу общую. И что-то мне взор его показался нехорошим, с налётом печали сердечной, будто видемся мы с ним может в первый и последний раз, а там, - поминай как звали. И вроде и не рад он нашей встрече, пятится. И припал спиной к тяжёлым дверям Государственного учереждения, а в глазах мольба застыла немым вопросом. Как беспомощьно чувствуем мы себя порой в вопросах жизни, когда дело касается нашей судьбы. Судьба вынесла ему суровый приговор. Готовый к нему, товарищ Гришин читал его в моих глазах. Приговор всегда заранее известен! Приведение его в исполнение неизбежно и осуществляется в назначенный срок. Только не умел я о ту пору читать приговоры - этому предстояло учиться, учиться и учиться.
Искусство жизни требует жертв -
НАРОДУ НУЖЕН ГЕРОЙ ДНЯ!
Они хотели сделать из меня актёра, а я не хотел быть жертвой народа.
Слепцы, они не знают, что настоящий герой приходит из вечности. Не лицедей я лгать народу своему. Судьба избрала меня на высокое служение народному счастью.
Я БЫЛ РОЖДЁН, ЧТОБ СКАЗКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ.
Искусство моё не театр. Не глумлюсь я над светлыми образами, а обезличиваю их до неузнаваемости, ибо бесстрастность Востока отрицает лицемерие Запада. А мои члены политбюро ни на кого не похожи и даже на самих себя. Я превратил их в нули по завещанию великого Казимира и они стали Антиобразами.
Антиобраз товарища Гришина нёс на себе плохую печать. Это моя рука запечатала образ его на вечные времена. Но вины моей на нём нет - Антиобразы нерукотворны, а закон зазеркалья неумолим. Рука моя не имеет своей воли и как всё на земле подчиняется зазеркалью. Всё, что случается в жизни рождено зазеркальем. И я, - проводник его закона и слепое орудие его.
Член Политбюро ЦК КПСС товарищ Гришин через три дня после нашей встречи удостоился лишения звания Члена Правительства и отправлен на персональную пенсию.
Товарищь Гришин так и не видел своего антипода. А он был рядом.
Небезынтересен в этой связи и случай с товарищем Машеровым. Когда бытовая шелуха пала с его образа и истинная личина начала проступать сквозь его ускользающий лик, я услышал похоронный марш, - это глаза мои считывали зрительный код рождения его антипода и посылали его в музыкальную шкатулку моей головы. Через три дня товарищ Машеров трагически погиб в автомобильной аварии. С тех пор, когда умирают близкие мне люди, я заранее слышу похоронный марш и знаю, что он меня не обманывает. Приступая к образу Михаила Сергеевича Горбачёва, я тогда не знал, что он станет Генеральным Секретарём Коммунистической Партии Советского Союза и что светлое чело его отмечает особая печать - КРАСНОЕ ПЯТНО. Рука ретушёра скрыла его от народа, воизбежание ложных кривотолков. Можно обмануть народ, пусть и из лучших побуждений, но зазеркалье обмануть невозможно. Грядущие события отражаются в зазеркалье прежде, чем они происходят. Зазеркалье толкнуло меня выкрасить лоб Михаила Сергеевича красной краской и он превратился в самого краснолобого вождя антиобразов Политбюро.
Зазеркалье подобно тёмному царству. Свет меркнет в глубине его коридоров. Поэтому так важен просвет между зеркал. Он впускает луч света в тёмное царство. Сомкнутые зеркала не имеют отражений друг в друге. И это слепота зазеркалья, не доступная зрению человека.
Я мучительно пытался ответить себе на вопрос -"АНТИОБРАЗ"- это кто или что? И не мог отдать себе отчёта в содеянном - ведь обезличенные Члены Политбюро никому не нужны. В конец измученный сложными вопросами, я решил - нужно отдохнуть, и зимой 1978 года обратился с просьбой к своему родному дяде принять на вечное хранение АНТИОБРАЗЫ ЧЛЕНОВ ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС. Дядя удовлетворил мою просьбу и изъявил желание посмотреть на то, что я принёс. Он любил жизнь такой, как она есть. Поэтому и принимал её всякой. И людей он принимал всяких и любил не обделять их вниманием. Близко к сердцу принял меня и Политбюро дядя и задумал излечить от мании преследования. Расположившись поудобнее в глубоком мягком кресле, он попросил повесить Членов Политбюро на стенке прямо перед собой, и как только я исполнил его желание,- тут же уставился на них с нескрываемым любопытством. А они стали смотреть на него.
Нездешним светом озарилось пространство небольшого помещения. Причудливая игра лучей, как бы исходящая из молчаливо взирающих обликов благочестивых старцев, придавала их отрешённому величию то особое выражение вечной жизни, которое вносит в душу мир и покой и наполняет сознание ощущением неземной красоты. Необузданное могущество чарующего впечатления завораживало непосвящённого и страшная тайна чудесных лучей прнизывала сердце глубоким удовлетворением. Лицо дяди приобрело отсутствующее выражение, взгляд ушёл в себя, и только ноздри его слегка трепетали, выдавая внутреннее волнение, словно он вдыхал аромат райского благовония.
Дядя во всём захотел разобраться сам. А мне так хотелось ему помочь. Ведь я мог тогда сказать: - Когда внешняя и внутренняя тьма сойдутся, - появится свет. Свет этот будет тебя слепить и в глазах твоих потемнеет. И если ты не ослепнешь от света, в очах твоих застынет свет и они засветятся дивным светом. И тогда ты поймёшь:
ЭТО СВЕТ ТЬМЫ ВСТРЕЧАЕТ ТЬМУ СВЕТА В ОЧАХ ТВОИХ. ИБО ОЧИ - ЭТО ГРАНИЦА МЕЖДУ СВЕТОМ ВИДЕНИЯ И ТЬМОЙ СЛЕПОТЫ.
Светом светлым начнут светить очи твои. И свет их будет сильнее света тьмы и она померкнет в очах твоих. Но ты этого не увидишь. Потому, что ни свет - ни тьма уже не войдут в очи твои и зрение твоё будет больше не нужно. Откроешь свой третий глаз. Им станешь видеть. Он тебе всё осветит и свет начнёт исходить из тебя самого и ты, превратишься в источник света и засветишься лучезарным светом. И тогда ты разгадаешь тайну лучистого взгляда, что исходит из глаз Членов Политбюро. Потому, что свет очей твоих рассеит лучи мёртвые и отразит лучи живые и они войдут в твой главный глаз. И падёт пелена с него. И в Членах Политбюро ты увидишь себя как в зеркале. И тогда наверное ты скажешь: - НЕТУ НИ ТЬМЫ - НИ СВЕТА, ИБО СВЕТ СВЕТА - ЭТО ТЬМА ТЬМЫ. А ЕСТЬ ЛИШЬ ТОЛЬКО ТАКОЕ, ЧЕМУ И СЛОВА-ТО НЕТ.
Дядя долго не мог говорить. А обычно за словом в карман он не лез. Было у него слово заветное:
- Мудак - сказал дядя. Я зарделся. Вижу - нравятся они ему. Ведь это он слово своё любимое произнёс от всей души, чтобы мне сделать приятное. И было в звуке его протяжном такое, как бывает когда повеет родным и домашним - как любовью преданной к бессловесной скотине, будто немой Герасим друга единственного нарекает именем незабвенным.
И решил дядя талант мой в землю не зарывать и АНТИчленов Политбюро от народа не прятать, а прославить меня на всю Москву. И стал по телефону народ созывать на мою персональную выставку.
Званые гости скоро пожаловали. Впору было придти в отчаяние - что как провалится выставка? Но народ остался доволен. И поздравил меня народ. И просил не печалиться. Заверяли меня люди, что Политбюро им понравилось. Меж собою же речи заводили велиречивые, что Члены Политбюро как живые сделались и даже стали более похожими на самих себя.
А одна незнакомка сильно польстила - заподозрила в связях с нечистой силой и кудесником назвала.
Вскоре после события этого она повесилась. А незадолго перед своей кончиной дядю к себе призвала и в тайне ему призналась, что мои Члены Политбюро по ночам к ней приходят. И вынести этой муки она не могла.
Ужасную службу сослужил мой талант и совесть запротивилась жизни. Но дядя был горд, что не осрамился перед народом. И он, познавши силу моего таланта, решил отдать его в рост. Рост таланта, дядя, как педагог начертательной геометрии, связывал с увеличением масштаба, а монументальное искусство считал единственно верным средством, оправдывающим цель монументальной пропаганды. И тогда он сказал: - "Пора выходить на широкие площади и нести искусство в массы!". Возжелал дядя прославить меня на весь Советский Союз и манию преследования манией величия излечить. Сердцем чуял, - одного они корня, мании эти. Нарекал их врагами смертными и остерегал: - "Кто из них победит, - тот и возьмёт человека на веки вечные".
Когда меня называют соцартовцем я недоумеваю - ведь я не мастер рассказывать аннекдоты, а по характеру робок и застенчив. И в роли конферансье себя совсем не представляю.
Обернуть преступления перед человечеством в шутку - великое искусство коммунистов.
Чёрт ногу сломит в политических видах искусств. А Антиобраз - аполитичен. С таким же успехом я мог бы работать и над образами своих папы и мамы и даже жены и дочери. Но это было бы бессердечно по отношению к ним.
Министерство культуры Советского Союза нарекло моё творчество антигуманным. Если бы знало оно ради какой великой цели провожу я свои эксперименты - как бы они держали ответ перед живым Лениным?
НЕТ! ИМ НУЖЕН СОЦАРТ И МЁРТВЫЙ ЛЕНИН.
Дума о Ленине призывала меня к бесстрастному отношению к проблемам гумманизма в области искусства. Дегуманизация искусства двадцатого века ставила меня перед выбором пути. Направо пойдти - сверхчеловеком стать. Налево - нелюдем сделаться. А прямо - мёртвому быть. И я выбрал прямой путь, потому, что смерть знает тайну жизни. Совесть моя отвергла манию величия за ненадобностью и страх отступил от меня со страхом.
Непостижимы уму человека законы времени. Всё возвращается на круги своя - только и может сказать человек. И этим он говорит о циклической природе времени. Я же говорю:
- ЗАКОН ВРЕМЕНИ - ЭТО ПЛАН ЗАЗЕРКАЛЬЯ. А ЗАЗЕРКАЛЬЕ - ЭТО ЦИКЛИЧЕСКАЯ ПРИРОДА ВРЕМЕНИ. И ЦИКЛ ЭТОТ СООТВЕТСТВУЕТ МАГИЧЕСКОМУ ЧИСЛУ 7. ТОТ МУДР, КТО ВОЙДЁТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ. А КТО ВОЙДЁТ В НЕГО - ТОТ УВИДИТ ВРЕМЯ. И ВРЕМЯ ВОЙДЁТ В ЧЕЛОВЕКА. И ЧЕЛОВЕК СТАНЕТ ВРЕМЕНЕМ. И ТОГДА ПОЯВИТСЯ ЦИФЕРБЛАТ ЧАСОВ. А ЦИФЕРБЛАТ ЭТОТ СОСТОИТ ИЗ СЕМИ РАВНЫХ КРУГОВ, ПРОНЗАЮЩИХ ДРУГ ДРУГА В САМУЮ СЕРДЦЕВИНУ. И НЕТУ ДРУГОГО ЦИКЛА КРУГЛОМУ ВРЕМЕНИ. ТАК УСТРОЕНО ВРЕМЯ. ЗАСТЫВШАЯ ВЕЧНОСТЬ ПОДОБНА БЕЗВРЕМЕНЬЮ. И СТОЯТ ФАРАОНЫ - ЧАСОВЫЕ ВСЕЛЕННОЙ. ОНИ ОХРАНЯЮТ МЁРТВЫЙ ПОКОЙ.
Великая антипсихологическая традиция древнего востока и Ленин навсегда слились в моём сердце воедино.
ИБО АНТИОБРАЗЫ- ЭТО НЕ ЛЮДИ.
ДУХАМ УГОДНО ВОСКРЕШЕНИЕ ЛЕНИНА.
Воля духов для меня- закон.И люди мне не указ.
О ВОРКУТЕ И ДЯДЕ МИШЕ
Летом 1978 года мой еврейский дядя Миша посчитал, что я уже стал взрослым, чтобы бросить вызов судьбе и испытать удачу. Моя мама, изначально не взлюбившая дядю Мишу за то, что он бабник и нахал, в этом случае не препятствовала ему и доверила моё дальнейшее воспитание. Она давно питала надежду на то, что я стану "человеком" и начну самостоятельно приносить деньги в семью. Дядя по-родственному взялся за свою задачу и посвятил меня в семейную тайну извлечения "нетрудовых доходов" из народного хозяйства. Он старался привить мне чувство хозяина к социалистической собственности, ссылаясь на планы партии и речь Леонида Ильича Брежнева лично, с которой тот обращался ко всему народу и призывал вырабатывать хозяйское отношение к делу. Еврейская мудрость дяди сказывалась в правильном отношении к лозунгам - не бросаться на них, как бык на красные ворота, а читать. Чтение лозунгов доставляло дяде несравненное удовольствие. Он не просто любил читать лозунги, - он их понимал. Родная речь лозунгов несла массам мудрость изречений. И дядя с благоговением внимал ей, вырабатывая в своём характере качества советского каббалиста. Так он постигал лозунги: - НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ. ПЛАНЫ ПАРТИИ - ПЛАНЫ НАРОДА -партийную мудрость дядя проверял народной мудростью. В кладезе народной мудрости дядя черпал народные поговорки и как ключи подбирал их к замкам лозунгов. И замки открывались: ВСЁ ВОКРУГ КОЛХОЗНОЕ - ВСЁ ВОКРУГ МОЁ. Деревянный язык лозунгов понятен тому, кто был раньше говорящим поленом, а стал Буратино. Ибо: В НАЧАЛЕ У БУРАТИНО БЫЛО СЛОВО. И, хотя Буратино родился в СТРАНЕ ДУРАКОВ, у него был золотой ключик, этим ключиком он и открыл дверь в СТРАНУ ЧУДЕС. В глубине своего сердца дядя чувствовал своё родство с Буратино, ведь он родился мастером слова, а слово, как золотой ключик способно открывать двери в любую сказку.
Дядя щедро делился своими самыми заветными планами, которые в случае удачного осуществления, а иначе и быть не могло, обещали обернуться сказочным богатством, ведь речь шла о статье уголовного кодекса " О ХИЩЕНИЯХ В ОСОБО КРУПНЫХ РАЗМЕРАХ", как я потом узнал не исключающей "ВЫСШУЮ МЕРУ НАКАЗАНИЯ" - расстрел.
- "Для того ли"..... - спрашивал дядя, - "Твой дед Ефим боролся и страдал, взвивал Котовской саблей, звенел кандалами, а если надо было - шёл на эшафот? Стыд и позор! В твоём возрасте я уже сам зарабатывал себе на водку, шлемазл. Ты посмотри на себя, - зубы и те не чищены. И это наша молодёжь - наша смена. А ещё женатый человек!
Нет! Не для того твой дед Ефим боролся и страдал, взвивал Котовской саблей, звенел кандалами, а если надо было - шёл на эшафот, чтобы ты прозябал в нищете и беззвестости! Ну да ладно. Это дело поправимое, раз уж я взялся за твоё воспитание. Поэтому носа не вешать и вперёд на Воркуту! Опасные приключения, дикие нравы туземцев и суровая природа заполярного круга подстерегают нас на пути и зовут на подвиг. Верю, ждёт нас удача!"
Глаза дяди излучали восторг, подобно северному сиянию в полярной ночи, и я впервые в жизни поддался радости, чувство глубокой признательности к дяде охватило меня всего и я услышал голос крови:-"ПРОШЛИ НАШИ ПРЕДКИ ПО МОРЮ АКИ ПО СУХУ И МЫ ВЫЙДЕМ СУХИМИ ИЗ ВОДЫ."
По обоюдному согласию и по доброй воле отбывали мы в Воркуту. Там, в дали за Москвой, где кончается Европа, на границе Азии у самых синих гор Уральского хребта лежала Тундра и манила Воркута. Дядя охотно поделился со мной грандиозными планами освоения Воркутинского края, описав богатства тундры и её недр и определил масштабы предстоящей операции в суровых условиях Севера с учётом особенностей политического климата и характера местного руководства. Ощущая неразрывную связь своей судьбы с народной, дядя придавал особое значение своей миссии; подобно Советскому капитану Нэмо с подводной лодки "Пионер", растапливающей льды айсбергов, он прокладывал путь демократии где бы ни появлялся, а Тундру чуть ли не считал своей Родиной, пытаясь отогреть её от вечной мерзлоты, ведь там давно уже жила его родная сестра Лёля. У неё мне и предстояло теперь поселиться. В Воркутинской операции дядя предполагал задействовать десант. Люди подобрались покладистые, деликатные, можно сказать с огоньком. Все интеллигентных профессий: и студенты технических ВУЗов, и как дядя - сотрудники конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов. Отбывали, что называется, на "шабашку". Задания у всех были разные. Часть людей дядя назначил мне в помощь. В мои обязанности вменялось бесперебойное обеспечение местного населения наглядной агитацией и пропагандой: - народ, осевший вокруг лагерей, нуждался в столкновении с прекрасным. Охватить культурой массы и довести поголовье портретов вождей и передовиков народного хозяйства до необходимого уровня с тем, чтобы сократить дефицит потребления на душу населения, дядя полагал требованием времени и ни в чём не желал уступать тяжёлой промышленности и художникам постмодернистам. Сравнять зону с волей - в этом видел дядя родное, похожее на смычку города с деревней и намечал делом первостепенной важности. Изучая уроки истории, дядя пришёл к ошеломляющим наблюдениям - ЧТО БОГ НИ ДЕЛАЕТ - ВСЁ К ЛУЧШЕМУ. Поэтому он никогда ни в чём не сомневался и никого не боялся.
Вот такой прямой и открытый характер честного и бесстрашного человека, готового придти на помощь другу, располагал к себе огромное большинство. Ведь большинство - это, как правило, такие же нормальные люди, которые всегда тянутся к светлому, доброму, вечному. Не оказался и я исключением из этого правила. Влекло меня к дяде неудержимо, бесповоротно. Потому, что такие как дядя Миша никогда тебя не осудят, а напротив - подставят своё плечо в трудную минуту и подадут руку помощи.
ТУНДРА
Велика Тундра, а отступать некуда - позади Москва. Без конца и без края простиралась она неизвестно куда. А посреди неё стояла Воркута, как Атомный Ледокол "Ленин"на приколе. И я испугался за талант, - ведь он мог потеряться в таких просторах.
Я вышел навстречу городу. Город принял меня в свои объятия и начал засасывать. Через несколько дней мне стало казаться, что я здесь родился, прожил жизнь и наверное умру. Так я привык к Воркуте и сроднился с городом. Понемногу начала улегаться тревога за талант. Он остался со мной, но его всё время тянуло в тундру. И он звал меня за собой. Ему удалось уговорить меня и вслед за талантом я услышал Зов Тундры. Едва различимый в начале, он креп с каждым днём и всё сильнее начинал стучать в моём сердце призывным набатом шаманского бубна. Постепенно я подчинился призыву и забыл зачем приехал в Воркуту. Память моя ослабла, а сильных впечатлений не было. Взор мой вяло охватывал тундру и глазу не на чем было остановиться - там не росли даже карликовые берёзы. Разуму не хватало пищи и он стал остывать. Из последних усилий я отдал себе отчёт в своей последней мысли - ТУНДРА ЗОВЁТ МЕНЯ В ХОЛОД ВЕЧНОСТИ.
Всё земное отошло от меня и больше не трогало. И радостно я отозвался на ЗОВ ТУНДРЫ.
Я отдал ей свой ум, а она одарила меня мудростью.
Скудна и непроглядна тундра в любую погоду - суров её климат. Чахлая растительность не очарует взора, - сюда не слетаются птицы и песен своих не поют. Но велика щедрость тундры и не постижима разуму человека. Ибо: ТИШИНА ПУСТОТЫ ОБМАНЧИВА.
Среди белых ночей и чёрных дней живут и работают люди на земле Воркутинской. А под покровом земли залегают богатства недр: Уральские самоцветы, металлы цветные и драгоценные, руды большие и малые, да ископаемый уголь - Антрацит. Надёжно хранит их тайну вечная мерзлота, но манят они человеческий фактор. Ибо: МЁРТВАЯ МАТЕРИЯ ТЯГОТЕЕТ К ОРГАНИЧЕСКИМ ФОРМАМ.
Люди государственного мышления откликнулись на зов тундры и по призыву партии пришли сюда и построили город.
В ТУНДРУ СНОВА ПРИШЛО ЗНАНИЕ.
Но глухи к нему оказались шаманы. Развратила их власть шаманская. Закостнело племенное сознание. И Духи Мёртвых прогневались - погубить народы тундры задумали. Шаманы закон нарушили - мёртвым в жертву живых приносить перестали. Страха в тундре не стало. Застыла в жилах шаманов кровь. Тупая жизнь наступила. Опротивело это Тотемам и второму пришествию Тотемизма они не противились. Забыли шаманы незыблемое:
МЁРТВОЕ РОЖДАЕТ ЖИВОЕ - ЖИВОЕ РОЖДАЕТ МЁРТВОЕ.
Ужас навёл в тундре порядок. И Духи Мёртвых с благодарностью приняли обильную жертву русских братьев и позволили создавать в тундре зоны осёдлости. Ибо:
СМЕРТЬ ЖИЗНИ - ЭТО ЖИЗНЬ СМЕРТИ.
Пришлые люди вернули тундре КУЛЬТ СМЕРТИ и закипела жизнь в тундре.
Тундра большая, тундра любит людей. И тундру нельзя не любить. А кто тундру не любит - тот не может любить.
Полюбил я тундру больше всего на свете. И умирал от любви. И тогда мой дядя сказал: -"Коммунисты тоже любят тундру, но любовь их светла. Потому, что стихию любви они обуздали разумом. И теперь любовь коммунистов обладает творческим началом".
Дядя был убеждён в коварстве любви. Если кого заманит любовь - погубит смертью лютой или счастьем одарит. И как на неё ни смотри - она всегда прекрасна. Но есть у любви предназначение - служить созиданию и приносить плоды. Ведь безответная любовь безплодна.
Любовь моя к тундре была бескорыстной и не требовала ответной любви. Я хотел умереть от любви и такую смерть считал прекрасной. Ибо:
ЛЮБОВЬ ВО ИМЯ ЛЮБВИ КОНЧАЕТСЯ СМЕРТЬЮ.
Дядя был чутким и заботливым родственником. Он внимательно следил за моим душевным состоянием и пытался привлечь моё внимание к окружающей действительности. И стал уговаривать пойти на приём к коммунистам, дабы познать обоим силу их созидательной любви к тундре. У меня была личная просьба к партии и я согласился.
Прежде мне не приходилось сталкиваться со взрослыми людьми по собственному желанию. Чувствуя свою вину перед ними, я немного робел и боялся их рассердить. В окружении коммунистов я чувствовал себя не уверенно, будто язык проглотил. Говорил дядя. Но дошла очередь и до меня. И призвали меня к ответу. А я молчал, потому, что значения слов до меня доходили теперь с трудом и голоса человеческие резали чуткое ухо, слышащее голос тундры. И это встревожило коммунистов: - "Пачиму тывой пылиманык нэ хочэт атвычат на вапроси?" - спросил главный коммунист, - "Ыли он язик пыраглатыл?"
И пришлось за меня дяде ответ держать. Он в частности сказал: - "Полюбил мой любимый племянник тундру пуще всего на свете, до полного самозабвения. И что теперь будет не ведаю. Да только он не спит, не ест-не пьёт, и всё время бредит: - Отвези меня ты в тундру".
А про этого коммуниста было известно, что он честный человек, преданный делу партии и сам из шахтёров. Свой долгий путь в угольной промышленности он начинал в местах лишения свободы. Партия оказала ему высокое доверие и направила под землю трудом искупить вину. Лучшую часть жизни коммунист пробыл под землёй. Там, в цепких объятиях вечной мерзлоты, не помня себя, вёл он горячий бой за добычу угля и выдавал его "на гора". И знала страна - безымянный герой трудом оправдает доверие. И он верил в необходимость заклания, поднимая залежи полезного ископаемого. И давал стране угля. Потому, что партия призвала и открылось ему шахтёрское призвание. Значит нужен он Родине, ведь без Родины жить невозможно. Значит партия без него не могла и он был за неё в ответе. И стал считать себя коммунистом. Потому, что штольня вывела его на светлый путь.
И вот закончился срок заключения. В родную Грузию ехать отказался и остался при шахте - прикипел душой к забою. Подал заявление в партию. Принимая во внимание самоотверженный труд на благо Родины и учитывая беззаветное служение делу Коммунистической Партии, просьбу удовлетворили и поручили ответственную работу, выдвинув на руководящий пост начальника шахты. Зарекомендовав себя добросовестным и дальновидным руководителем, перешёл на партийную работу. Возглавил разработку новых месторождений. Партия и Правительство высоко оценили его бесценный вклад в развитие шахтного дела. Он удостоился высоких правительственных наград и был отмечен орденом "Знак Почёта". Но главной наградой всей своей жизни коммунист считал Почётное Звание Шахтёра.
И это тревожило дядю. Перед нами в собственном кабинете сидела живая история. А перед историей дядя всегда снимал шапку - она его обезоруживала. Дядя понимал - золотой ключик не поможет. Человек не лозунг. А такого настоящего человека, Человека с большой буквы ничем не проймёшь, особенно, если он болеет за дело душой. И чувствовал дядя себя перед большим начальником истуканом, словно свежеоструганное полено, - в лице ни кровинки, а язык деревянным сделался и не мог довести до Киева. Но недаром дядя родился евреем. Гены его хранили память о Родине древней. В них он как в книгу заглядывал, с ними совет держал и образ Африки милoй взору его представал.
В пустыне род кочевников-семитов засуху терпел. Пески остались без воды - ушла как будто бы сквозь пальцы, и ветер смерти навевал печным дыханьем жар - живьём зажарить предков наших.
Поспорили Вождь и Шаман о спасении рода.
Двуличие власти народу дано во спасенье.
Безумный Шаман и Разумный Вождь.
Там, где Вождь не выдюжит - Шаман поможет.
Там, где Шаман подведёт - Вождь народ выведет.
Вождь обратился к народу: - "Нароем колодцы".
Шаман предложил: - "Уйдём навстречу врагу, победим суховея".
Те, кто послушал вождя, воды не найдя, возроптали рабами.
Те, кто пошёл за шаманом победили себя.
Умерли все - и рабы и герои.
Но смерть по Шаману - прекрасна. Ибо:
СМЕРТЬ, КАК И ВЛАСТЬ ДВУЛИКА.
Тяжела дилемма власти. Но никогда она дядю не тяготила и он ею не отягощался. Потому, что не отделял себя от народа. И, как всякий народ, дядя был достоин своей власти и всегда с нею считался. И признавал за ней руководящую роль. Меня он привёл с собой в качестве Шамана для полноты власти, справедливо полагая коммуниста Вождём. И коммунист оправдал дядины надежды, проявив мудрость руководителя. Я почувствовал душевное волнение старшего товарища и его отеческую заботу о моём самочувствии, ведь я годился ему в сыновья. А своих детей у него не было. Он ласково и глубоко заглянул в мои глаза и прочёл в них Зов Тундры. И это его удивило. Во мне он себя увидел. Я был - он в молодости. Но он не был мной в старости потому, что счастливая старость меня не утешит. Потому, что старость украшает того, кто вину свою искупил. И тогда старость приносит счастье. Счастливая старость невинна как младенец и почтенна как седина. Но ко мне она не придёт. Только смерть я люблю и красоты от неё добиваюсь. А за грех перед жизнью я горем маюсь - искупить невозможно вину. А вины я своей боюсь. Виноват я в вине своей. Вина погубила меня - я жертва вины моей. Искусило меня искусство, прельстило своей красотой. Жизнь не бывает красива - искусство всегда красивей. Ибо:
ИСКУССТВО - ЭТО ИСКУССТВЕННОСТЬ.
Виновным родился - виновным умру. И нету прощенья - бессмертна моя вина. Наказать её невозможно. Смерть избираю я как награду вине своей. ЕСЛИ ТУНДРА ЗОВЁТ МОЛОДОЕ СЕРДЦЕ - ЗНАЧИТ НАДО ЕГО ОТДАТЬ. ОТЗОВИСЬ ЛЮБОВЬЮ- ЛЮБОВЬ ПРИНЕСЁТ ИЗБАВЛЕНИЕ.
Дрогнуло сердце коммуниста, увлажнились глаза и скупые мужские слёзы оросили его лицо. Значит, вина его перед Родиной оказалась не зрелой и награда не велика, раз уж он, видит перед собой вину, искупить которую невозможно. Ибо:
ЖИЗНЬ - ЭТО ВИНА. А ВИНА ЖИЗНИ - ЭТО ЖИЗНЬ ВИНЫ.
И НЕТ БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫХ.
ВИНОВНЫ ВСЕ.
А Я ВСЕХ ВИНОВНЕЙ.
И открыл мне глаза коммунист, когда в них заглядывал.
Выколи мне глаза и я буду писать поэму о тундре.
Проткни мне уши и я сочиню симфонию о вечной мерзлоте.
Но пока глаза мои видят тундру и уши слышат призыв поручите мне образ любимый искусством воспеть.
И поверил мне коммунист и доверил дело большой важности. А дяде поручил во всём меня слушаться. И больше нас не задерживал.
Но замешкался я в кабинете, не знал как просьбу свою высказать. Повёл коммунист бровью и поднял её вопросом - проси всё, что хочешь у партии. Набрал я в лёгкие воздуху и выдохнул просьбу шёпотом: - "Отвезите меня в тундру, пожалуйста".
Просьбу мою приняли к сведению и обещали подумать.
А между тем пора наступила развёртывать фронт работ. И мы приступили к главному. Первым делом за город отправились. Там за зоной осёдлости путь мы держали в бывшую зону. Никогда я не был в концлагере, а так не терпелось в него попасть. Город оставили за спиной и в голую тундру вышли. Вот это простор - иди куда глаза глядят. Дядя дорогу знал и вёл меня одному ему известными приметами. По солнцу ли путь держали, не знаю. Проходили мы мимо кладбища - не растёт даже чахлого деревца, открыты могилы небу. И дядя заметил: - "Могилы здесь неглубокие, землю и ковшом не выроешь - студёна земля хорошо сохраняет покойников". Но и в тундре земли не хватает - разраслось широко кладбище. На строительство нового кладбища дядя получил разрешение Советской Власти, а при кладбище ради экономии земли обязался он возводить неведомый тундре крематорий. Стороной миновали кладбище, мёртвый покой не тревожили. Мёртвым спать вечным сном, нам путь дальше держать. Мимоходом подумалось: - вот оно счастье трупоёбов Эпохи Вырождения - изучай анатомию сколь душе угодно - покойники в тундре вечно свежие и копать не глубоко, летом. А как окончилось кладбище глазам предстала картина унылая - по правую руку свалка мусора, по левую - олений совхоз. Горы мусора и вигвамы оленеводов по форме схожи, да по размеру разные, пирамидами представляются: - малый город - живой, большой город-мёртвый. Устилали оленеводы тундру оленьими шкурами. Нет больше оленей в тундре - повымерли. Мягко лежать на шкурах оленеводам -давно так лежат. Иногда встают и идут в город за огненной водой, несут её домой на спинах в деревянных ящиках. Тогда живут. Ведут себя тихо-тихо. На нас не взирают - мало ли в тундре прохожих? Каждый ходит своей тропой.
Мягко ступать по покрову тундры, как по ковру идёшь, - не слышно шагов. Заплутать в тундре проще простого, - иди туда, не знаю куда. За спиной осталась цивилизация, исчез из глаз город и только на горизонте, чуть различимый вначале сквозь сизую дымку, показался грозый хребет Уральских гор и стал обретать очертания, - осветило солнце спину сильную древнего чудовища. И не было ему ни начала - ни конца. Распростёрло оно тело по тундре высокой стеной, ограждая бескрайние просторы от гостей непрошенных и стало на пути исполином былинным - Охранником Тундры. Но манил он к себе призванных - как магнитом тянул, сердце высасывал, будто сказать что хотел, - ни звуком - ни голосом, а вечным зовом неибывным, тайной печальной.
Долго- ли, коротко-ли шли, только у самого подножья волшебной горы вроде как избушка на курьих ножках привиделась. Уж не к бабе-ли Яге в гости пожаловали? И тогда дядя нарушил молчание: - Вот оно - сердце тундры и цель нашего путешествия. Стали ближе подходить и открылось всё хозяйство Ягиное, - за высоким колючим забором стоит избушка на длинных ножках, выше забора выглядывает, и лестница до самого неба к ней ведёт, да только ножки у неё не куриные, а деревянные, ходули великанские напоминают, а за ней целый город одинаково-длинных избушек, - рядами поставлены, в землю вросли и ни души. Место гиблое - только черепов на колах нету. По всему видать, - каргу старую тут уже не застать, - сказал дядя - Покинула сердце тундры, в другие места подалась и в сердцах помянул её уважительно по имени-отчеству, называя Степанидой Власьевной. Дядя правду сказал, да не всю; - Сердце тундры - суть Кащеева и сердцевина сердца всего человечества. И хранится в ней игла железная - тайна жизни его вечной - смерть Кащеева. И нету у той иглы ни начала - ни конца. А игла та не простая, а двойная кручёная, - наподобие двойной спирали ДНКа, а на каждом витке той спирали вкруг её понанизаны двойные витки друг в друга вплетённые четырьмя иглами малыми кончаемые, на все четыре стороны торчащие, - то слуги Кащеевы - и нет им числа. Кто иглу ту сломает, - тому смерть придёт, ударит пружиной закрученной, обовьёт жертву кольцами в объятия цепкие, закружит и исколит иглами неумолимыми. А иглы той нескончаемой на все жизни людские короткие хватит.
На краю земли Красных Вождей в самом безотрадном месте одной шестой части суши лежит никчёмная Тундра. Не нужна она людям смертным. Но зовёт она в бессмертие призванных, на зов тундры откликнувшихся сердцем. Им она открывает своё сердце. Сердце Тундры - Небесный Кремль. С виду он неказист, деревянен, как Москва изначальная, сгоревшая от пожара, позабыт и заброшен, но видит сердцем избранник тундры - краснее Кремля он Московского, краше тундры пятнистой, ярче сияния северного. Окружают Небесный Кремль вышки пулемётные, огнём дышащие жарче звёзд Кремлёвских, - то башни Кремля Небесного. Стоят башни грозные на страже сердца Кремля Небесного, на самой границе добра и зла и их соединяют. Сердце Небесного Кремля - Зона. То - Красная Площадь Кремля Небесного. Сердце Красной Площади Небесного Кремля - БУР (барак усиленного режима). То - Мавзолей Ленина Кремля Небесного. Сердце Мавзолея Ленина Небесного Кремля - Кащей Бессмертный. То - дух Ленина. У духа Ленина нет сердца. Я отдаю своё сердце духу Ленина. У духа Ленина нет сердца. Я обретаю дух Ленина. У духа Ленина нет сердца. Я превращаюсь в бессердечный дух Ленина. У меня нет сердца.
Я - СЕРДЦЕ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
И лежу я в своём Мавзолее и думаю, что пегед судом истогии у меня есть смягчающие обстоятельства. В детстве я любил мучить животных. Из пгостого любопытства повесил нашу кошку Мугку, а маменьке совгал, что она убежала, бгосив котят. Котят я тоже всех пегедушил по одиночке. Я гос жестоким бессегдечным гебёнком и пегвым кто это заметил был мой гувегнант - англичанин. Он наябедничал на меня маменьке и его уволили. Всё живое меня газдгажало и чем большего газмера оно было, - тем сильнее я хотел его смегти. Я любил всё только мёгтвое. К мёгтвым я не испытывал чувство ненависти. Я испытывл ненависть к неспгаведливости. Всё живое неспгаведливо. Только становясь мёгтвым, оно обгетает спгаведливость. Только смегть справедлива. Полюбил я Смегть больше всего на свете, на всю жизнь. И никогда никого больше не любил. Любил её искгенне и нежно. И если долго её не видел - заболевал. Был жив только ею, а без неё умег бы. Я ощутил в себе любовь сгазу, как только годился. Гебёнком я уже знал имя своей избганницы. И не было у меня дгугого выбога. И дгугого идеала. Потому, что из всех идеалов любви только смегть неизменна. А любовь к ней нескончаема. Чем стагше я становился, тем сильнее госла моя любовь. Юношей я испытывал сладкие муки любви. Женская кгасота мимолётна и пгеходяща. Она пгевгащается в тлен. Любовь к земной женщине несовегшенна и оскогбительна, - как можно любить умигающую кгасоту? Как можно любить некгасивую смегть? Не потому ли живая кгасота смегтна, что абсолютную кгасоту называют смегтельной и от неё умигают?
АБСОЛЮТНАЯ КГАСОТА БЕССМЕГТНА. А БЕССМЕГТНА ТОЛЬКО СМЕГТЬ. ТОЛЬКО ОНА ДОСТОЙНА НАЗЫВАТЬСЯ ИДЕАЛОМ ЖЕНСКОЙ КГАСОТЫ. И НЕТУ СИЛЬНЕЕ ЛЮБВИ, ЧЕМ ЛЮБОВЬ К СМЕГТИ.
Как стгасстно я мечтал о ней, как любил я её, как жаждал ответной любви. Быть избганником Смегти, одному обладать ею, - без этого я уже не мог жить. А она оказывала мне знаки внимания и намекала на свою благосклонность, котогую я должен был заслужить. Она хотела видеть доказательства моей любви. Цагица моих дум дала мне понять, что готова пгинять жегтву любви, что любовь - это не шутка и нужно отдать ей себя всего без остатка. Да газве мог я не опгавдать такого довегия, да за такую любовь не жалко отдать жизнь. В гезультате этого в голове моей начали выгастать ггандиозные планы истгебления жизни путём огганизации массовых убийств. И в то же вгемя в нашу семью пгишла беда. На мою избганницу положил свой кговавый взгляд ненавистный и ковагный самодегжец Гусского пгестола беспощадный цагь Алексашка. Он пгисвоил себе пгаво казнить, а не миловать и хотел отнять это пгаво у геволюционегов. Ведь только они имели это пгаво потому, что были готовы пгинести себя в жегтву во имя тогжества спгаведливости. Только те заслуги пегед смегтью ценятся, котогые тгуднее даются. Подлый и тгусливый убийца казнил моего годного бгата Александга из-за стгаха за свою жизнь и только потому, что Александгу не удалось казнить его пгежде. Александг сам виноват. Казнить надо так, чтобы потом не было мучительно больно за непгавильно пговедённую казнь и чтобы товагищи тебя не осудили. Навегное он мучился, но виду не показывал. Умег как гегой - всё-таки тоже Ульянов. Аминь. Годной бгат мне не был сопегником, слишком мало он успел сделать. Опасаться следовало дома Гомановых, - ещё неизвестно как там всё повегнётся. В это вгемя я чуть было не потегял свою любимую. Она могла не пгостить колебаний и казнить меня самого за измену своему идеалу. Я это как-то сгазу ощутил. И пгинял гешение учиться, учиться и учиться. И я научился убивать и научил этому дгугих. Я убивал так, как никто никого никогда не убивал. Алилуйя. Тепегь я бессмегтен. Я добился ответной любви от своей любимой. Ей хогошо со мной и никто дгугой ей не нужен. Вот я тут лежу и чувствую, - многие хотят оказаться на моём месте. Ведь моя жена вечно молода и как я никогда не стагится. Наш союз изменил жизнь на земле. Таких как я уже много. Но много пгизваных, а мало избганных. И чем больше их, - тем меньше надежды. Сколько их было, сколько ещё будет? Подложили тут одного ко мне золотопогонника. Извёл я нечисть эту вместе с этим, а он в них пгевгатился. Но одумались товагищи, вынесли впегёд ногами и в стену Кгемлёвскую замуговали по новому обычаю. С тех пог способы убиства изменились в лучшую стогону. Убивать стало и легче и пгоще. Убить всё живое можно сгазу. Газ, - и квас! Но не на кого положиться в деле таком. И вот я тут лежу и всё думаю, думаю. Путь то я им указал. Вгоде бы пгавильной дорогой идут товагищи. Но чувствую, - любви им не хватает. Себя в Смегти любят, а не Смегть в себе. Мы то с товагищами себя не жалели. Готовы были себя пгинести в жегтву. Положить свои жизни, как говогиться на алтагь Коммунизма. И вот, лежу я тут и лежу и всё думаю, думаю, думаю. Что делать? Цель достигнута, сгедства опгавданы. А дело не сделано. И всё потому, что не было у нас гебёночка. Бесплодные мы с моей Смегтушкой, ведь любовь наша платоническая плодов пгиносить не может. Негазлучны мы с ней, две половинки одного целого, а гаствогиться дгуг в дгуге не можем. И вот лежу я тут и лежу, давно так лежу и всё думаю и думаю и дума моя нескончаема. Скучно мне так лежать без дела. Годить бы нам надо наследника. Чтобы стали мы одним целым в своём детище и в едином своём лице, пгодолжали бы дело общее. Назвали бы мы его Коммунизмом, - именем спгаведливости и стали бы на него гадоваться и пгинёс бы он счастье живым и мёгтвым и не стало бы между ними негавенства. И все стали бы одним. И всё стало бы одним. И коммунизм станет един. Паки-паки. И вот лежу я лежу и думаю, долго, ох долго лежу и думаю, думаю, дай, пегестану лежать и подумаю как обгюхатить мне мою Смегтушку. И в тот же миг понимаю - лишь тогда она бегеменной сделается, когда жизнь на земле пгекгатится, до полного её скончания. И вот лежу я, лежу и вижу, что пога подниматься и возвгащаться к вопгосу о светлом будующем. Помогать нужно товагищам. Без меня им не спгавиться. А как встать, как вегнуться из вечности? Что подумают товагищи, если меня снова увидят в земном обгазе? Не начнутся ли у них шатания, не увегуют ли в поповщину, не окгестят ли себя кгёстным знаменем? Не испугаются ли меня, как чегти ладана? Не гасстгоится ли их матегиалистическое миговоззгение? Не гаспадётся ли их пагтийное сознание? Не гухнет ли вега их в Коммунизм, когда увидят они факт повогота вгемени вспять? И вот я всё лежу и лежу и думаю, что наука, думаю не знает способа таких кгутых повоготов. И нету больше мочи мне так лежать. Думаю, дай, думаю попгобую встать. Пгобую, - не получается. Ну, думаю, что же делать. Хоть плачь. И вот лежу я лежу беспомощный, встать не могу, именем моим миг кгутится, а себе помочь не умею. И вот лежу я так давно, вдгуг замечаю, - есть надежда. А пгоизошло это в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году. На свете годился мальчик. Годился он в годдоме имени Ггауэгмана. И стала его воспитывать бабушка. Сама человек Сталинской закалки, долгое вгемя замещавшая меня по месту жительства в гогоде, где я годился и гос, честный пгинципиальный коммунист. И воспитывает она мальчика в духе идей Магксизма-Ленинизма. И с каждым днём в сегдце мальчика выгастает ко мне беззаветная любовь. Считает он меня годнее отца с матегью. И вот лежу я и вижу, что любовь его так сильна, что от такой любви пламенное сегдце его готово выскочить из ггуди и газогваться от наслаждения и он хочет отдать его мне. Ну удивился я немного и на некотогое вгемя забыл о мальчике, ведь он был тем самым мальчиком, котогый не ел манную кашу, хоть и звали его, как моего годного бгата - Александг. Меня любило очень много детей. С именем моим они засыпали и пгосыпались и ждали когда пгидёт коммунизм и я пгоснусь. Многие из них целовали мои погтгеты и сквозь вечность погой ощущал я на своих щеках их нежные, гобкие поцелуи. Но поцелуи мальчика Александга были самыми кгепкими. Один газ я на них ответил. И так я лежал до тысяча девятьсот семдесят четвёгтого года. На Кгасной Площади пгямо у моего Мавзолея пегед лицом своего товагища повзгослевший Александг поклялся меня воскгесить. Пгоизнести тогжественную клятву над моим телом он не мог, - Мавзолей был закгыт по техническим пгичинам, связанных с пгофилактикой пголежней моего тела. Сам Александг, хоть и вегил в моё бессмегтие, но вечно живым меня не считал, а думал, что я мёгтвый, ведь он только что был выписан из гогодской психиатгической лечебницы, где пгоходил курс лечения по поводу обнагуженного у него сегьёзного диагноза. Отец напугал его в детстве моим фотопогтгетом, когда я уже был неизлечимо болен и сказал, что я Кащей Бессмегтный. Вега его в Коммунизм, пгивитая бабушкой была сильно подогвана и ему не хватало той смелости и слепой убеждённости, котогая помогает вогочать гогами, бгать гогода и не бояться вгажеского штыка и отгавленной пули. После этого Александг попал в поле моего пгистального наблюдения. Сказать, что он был болен, - всё гавно, что поставить диагноз. Для меня же Александг был тем самым безумцем, котогому Алексей Максимыч пел песню. Пегенесённый им в детстве сегозный менингит гачительно изменил его мигоощущение. В ганнем возгасте он научился видеть обгазы покойников и утвегждал, что пгодолжает любить юных гегоев-пионегов посмегтно и Мёгтвый Мальчиш Кибальчиш попгежнему остаётся его любимым гегоем. Теперь он уже и сам начинал бгедить гегоической смегтью и пытался завегить годителей, что Мальчиш Кибальчиш ждёт его в Пантеоне Славы Мёгтвых Гегоев. Болезнь его газвивалась, и несчастным годителям ничего не оставалось, как сдать своего отпгыска в сумасшедший дом. В сумасшедшем доме Александг на некотогое вгемя отвлёкся от темы смегти, - пегеключил внимание с мёгтвых гегоев на живых дегенегатов. Именно тогда Александг впегвые задумался о тайне жизни и осознал, что газгадка её находится в смегти. Шизофгеников и паганоиков почитал как пгогоков, осуществляющих связь между мигами живых и мёгтвых, а в дебилах и имбицилах пгизнавал детей божьих, отвеггнутых потустогонним мигом и изгнанных с того света. По выходе из сумасшедшего дома, какое-то вгемя он ещё пгодолжал плодить погтгеты дегенегатов и налаживать погочащие связи с дегенегативными художниками. Эстетические метания и газлагающая устои нашего общества мода на дегенегативное бугжуазное искусство чуть было не погубили его и дело всей жизни, пгевгатив в художника-дегенегата, ведь сами его годители ненагоком пгиложили к этому гуку, - с детства постоянно таскали по музеям и как собаку натаскивали на искусство. В голове у него была настоящая каша, но кипел его возмущённый газум на гогячем огне сегдечного пламени и эта пища ума увагилась здоговой и вкусной на славу мёгтвым гегоям, и была она - чисто МАННА НЕБЕСНАЯ. Недагом он был тем самым мальчиком, котогого я поцеловал. Согласно закону вгемени, жизнью и смегтью заведует зазегкалье. Став Вечно живым, я попал в зазегкалье. А зазегкалье - это стгуктуга вгемени. И она матегиальна, но есть у неё хозяин, ни живой ни мёгтвый пгагодитель света и вгемени, хганитель пгаматегии и годоначальник геометгии и имя ему - ЛОГОС, а по нашему, по пагтийному - ЗИГОТА. И хганится в ней как в спецхгане весь план бытия, опгеделяющего сознание. Если умгёт человек - уйдёт в Зиготу, пгисвоят ему инвентагный номег и ляжет он на полку агхивную мёгтвым ггузом под ггифом секгетно с пгедписанием "ХГАНИТЬ ВЕЧНО". Кто из смегтных сумеет найти его в том агхиве по номегу инвентагному, тот путь обгатный ему и укажет. Вытащит. Да только доступ в спецхган получить без специального газгешения агхи тгудненько. Ну а мне туда путь заказан, ведь я вечно живой и от вгемени не стагюсь. Застгяв в зазегкалье, по сути стал я заложником вгемени, вечным жидом Агасфегом, поэтому ЭПОХА ЛЕНИНА нескончаема и меня нельзя хогонить. И лежу я в своём безысходном положении камнем пгеткновения: - на лево двинутым быть, - живому стать, на пгаво - мёгтвому, а пгямо, - Вечно Живым оставаться. И идёт ко мне Александг на подмогу. А за собой дядю своего ведёт. Откгыты вогота Кгемля Небесного нагаспашку, как вогота Спасской башни Кремля. Заходи всяк желающий. Сами-ли ноги за колючку пегенесли, зона-ли вобгала, - неведомо, только не заметили они как пегешли гганицу добга и зла и на Кгасную площадь Небесного Кгемля вступили. Пгопускает их КПП(контгольно-пгопускной пункт), стгого взигают со своих постов небесные вегтухаи, одобгяя их добгую волю. И идут они пгитихшие пагочкой по Кгасной Площади Кгемля Небесного, озигаются, а из под земли молчаливо взигают на мёгтвый покой потгевоживших Зеки Небесные. А в Кгемле том небесном есть свой жёлтый дом пгавительства, - штабной багак называется, - то голова Кгемля Небесного. И сидит в нём Небесное пгавительство. Небесный Кум там небесными вегтухаями запгавляет. Небесные Зеки земные ггехи искупают, но Небесный Кгемль меж собою Земным Адом величают. Надёжно дегжит кум небесную зону, небесный пахан ему в этом помогает. И в Небесном Кгемле власть двулика. А пги мне был погядок и совсем не пахло коллективным гуководством.
Стали они на пегепутье у указателя - куда дальше идти? На пгаво пойдёшь - в штабной багак попадёшь, на лево - в жилую зону, а пгямо - сразу в БУГ. Закугили, задумались, замолчали. Посмотгел дядя в глаза племяннику и говогит: - Назначаю я тебя главным художником Тундры. В обязанности твои будет входить бесперебойное обеспечение крематория художественными барельефами на тему смерти. А строить крематогий будут другие, я же буду руководить строительством, но хочу я чтобы ты посмотрел на размер его с тем, чтобы соразмерить с масштабом твоего таланта. Поэтому путь мы выбираем к Буру, разберут его завтра по брёвнышку, свезут на кладбище, а там снова соберут. И то, что служило людям наказанием теперь будет служить их упокоению. Ну думаю, конец Мавзолею Кгемля Небесного, - конец моей Вечной Жизни.Тут Александг и говогит ничего не подозревающему дяде: - Владимир Ильич очень не любил позировать перед художниками. Он с большим подозрением относился к своему образу в искусстве и не знал что делать с художниками. Художники напротив - знали что делать с Владимиром Ильичём. Они постоянно подстерегали его на каждом шагу и мешали работать, докучая просьбами попозировать для истории, дабы увековечить его образ в назидание потомкам. Сам Владимир Ильич был мастером искусства конспирации. Он умело пользовался гримом и накладными париками, иногда изменяя свой облик до неузнаваемости. Но художникам всегда удавалось опознать его и застать врасплох. Ведь Ленин был очень живой и подвижный, и эта примета его выдавала, а товарищи вообще считали его самым человечным человеком, и скрыть это невозможно. Тогда с лукавым прищуром и красиво картавя, Ленин пытался обмануть художников и притвориться другим человеком, но художники, стараясь приукрасить действительность, возвышали его нетленный образ в искусстве, потому, что великий человек даже в гриме остаётся самим собой, а законы конспирации бессильны против исторической правды, особенно когда художники ей верны.
Владимир Ильич ненавидел ложь и лжецов. Всю свою жизнь он лгал лжецам ради правды и бил врага его же оружием. Он знал цену искусству и в его красоте видел ложь. Чудовищьную ложь искусства Ленин видел в образах бога, дьявола и даже Иисуса Христа, который, как и сам Владимир Ильич, принял образ человека и жил среди людей. "Меня пужают, - а мне не страшно!" - бывало говаривал он по поводу искусства. Чудовищная ложь искусства угнетала вождя молодого Советского государства, здоровье которого и без того было подорвано ядовитыми пулями, выпущенными из пистолета Фани Каплан и нескончаемой борьбой с многочисленными врагами за свободу и счастье всего человечества. Но Центральный Коммитет Партии, несмотря на бурные возражения и категорические протесты вождя, принял единогласное постановление об увековечивании образа Ленина в искусстве, с тем, чтобы имя и дело его жили в веках. Руководствуясь революционной дисциплиной и подчиняясь решению ЦК, Владимир Ильич, скрепив сердце, сдался на милость победителю и доверился художникам. Вот таким простым и скромным предстаёт перед миллионами людей Вечно Живой Вождь пролетарской революции в произведениях искусства, которые донесли до нас повествование о жизни и борьбе Великого Ленина в далёкой ссылке села Шушенского, в шалаше Разлива, на броневике Финляндского вокзала, в институте благородных девиц - штабе октябрьской революции - Смольном и даже на трибуне собственного Мавзолея. Учредили коммунисты Культ Прародителя, - поставили себе нерукотворный памятник. И радуются. Мол нет Ленина, зато мы есть, потому, что он с нами. И так будет всегда, пока я не воскрешу Ленина, потому, что его нельзя хоронить и он Вечно Живой.
Все мои погтгеты, изготовленные пги жизни и посмегтно казались мне похожими на надггобные маски, служившие в дгевнем миге гитуалу поповского мгакобесия, якобы упокаивающему души умегших и пгепятствующему их возвгату с того света в миг живых. Горный Стервятник всегда питался падалью и надеялся подменить меня чучелом. Но тепегь всему будет положен конец.
Так кто же я?
Я - это уже не я.
И Александг - это уже не Александг.
Я - это Александг.
А Александг - это я.
Думает дядя, что я - Александг.
А я - Ленин.
А Александг стал заложником зазегкалья.
Спрашивает меня дядя: - А чего это ты картавишь как картавый?
Отвечаю я дяде: - Конспигация, батенька. Больше кагтавить не буду.
А дядя сказал: - А то я было испугался, что ты в Ленина превратился.
Почему не наоборот? - осведомился я у дяди.
НЕ ЖДАЛИ
Самой гениальной картиной была самая маленькая. Напоминала она картину Репина "Не ждали". Не ждал и я встретить такую в куче лагерного мусора, которая когда-то украшала зону и служила монументальной агитацией и пропагандой. Она лежала здесь давно, с тех пор как закрыли зону, никому не нужная, заваленная огромными плакатами и лозунгами, под открытым небом и умирала. Суровый климат старался быстрее её убить, - летние ливни мочили её насквозь и скудное солнце не успевало как следует просушить несчастную, лютые зимние морозы заковывали её в лёд, а с приходом весны она оттаивала ещё более постаревшей и обглоданной, - единственной едой крыс зимой была масленная живопись, и так из года в год много лет. Со временем она покрылась морщинами глубоких трещин и готова была рассыпаться и превратиться в лагерную пыль, развеваемую ветром забвения. Так бы и продолжалось, если бы я её не встретил, - и спас. Когда я её увидел в таком состоянии, она уже казалась безучастной и равнодушной к своей судьбе, но было в ней что то такое, что нельзя назвать безразличием, как порой можно увидеть в других произведениях искусства, новых и старых, ухоженных и пристроенных в доходные места. Она как будто слегка улыбалась чему то своему и это меня тронуло до глубины души. Было в ней то, что называется следами былой красоты у пожилых людей, а мне представляется печатью самоуважения. Такие произведения искусства отличаются от людей тем, что никогда не стареют, чтобы с ними не приключилось. Они - вечны. Сердце моё затрепетало от радости, будто ударило электрическим током, прикоснулся к ней, - как за оголённый провод схватился - вот оно счастье художника, - почувствовать, что ты не один и есть у тебя собратья. Ну а Репин? Разве он брат нам?
Бытовая сцена на тему возвращения с каторги, предложенная Репиным переосмысленна неизвестным лагерным художником в соответствии с требованием эпохи, обогащённой опытом великих строек Коммунизма.
Образ декабриста изображает ЗК. Он степенно и важно, с чувством сдерживаемой радости и гордо поднятой головой выходит на свободу с чистой совестью и возвращается в семью. Вернувшегося из лагеря встречает семья - мать и дитя. Мать заламывает руки у себя на груди в немом изумлении переходящем в умильную радость, как бы не веря в собственное счастье. Ребёнок распростёр вытянутые руки и готов кинутся на шею к отцу. Отец рад встрече с семьёй - хозяин вернулся домой, он торжественно непроницаем и сдержан, - сказывается привычка к дисциплине и уважение к порядку. Мудрое изречение, написанное во всю ширину картины, воизбежание ложного толкования, как бы подчёркивает смысл изображения и провозглашает : -
КВАЛИФИКАЦИЯ - ПУТЁВКА В ЖИЗНЬ!
Автор лагерной картины поднимается над обывательской психологией сюжета о невыносимых страданиях каторжанина к высокому обобщению о служении человека ценностям гуманизма в условиях заключения. Глубокий идейный смысл картины повествует о предназначении и счастье человека, вставшего на путь исправления и представляет собой правдивый документ эпохи. Напряжение драматической сцены возвращения звучит у лагерного художника торжественно и мажорно, знаменуя собой жизнеутверждающее начало искусства, восходящего к идеологическим вершинам социалистического реализма. Лагерный художник как бы не соглашается с Репиным - нет не не ждали, а ждали арестанта и верили в него. Потому, что оттуда возвращаются с квалификацией. Ошибался художник Адольф Гитлер - не работа делает человека свободным, а квалификация.
КВАЛИФИКАЦИЯ ДЕЛАЕТ ЧЕЛОВЕКА НЕ ТОЛЬКО СВОБОДНЫМ, НО И СЧАСТЛИВЫМ, ИБО ОСВОБОЖДЕНИЕ ИЗ ЛАГЕРЯ ИЛИ ИЗ ЖИЗНИ НЕ ГАРАНТИРУЕТ ПОЛНОЙ СВОБОДЫ, А ТОЛЬКО ОСВОБОЖДАЕТ ОТ МУК ЖИЗНИ, ИБО СВОБОДА - ЭТО СЧАСТЬЕ, А СЧАСТЬЕ ДАЁТ ЧЕЛОВЕКУ ТОЛЬКО КВАЛИФИКАЦИЯ.
Ну а какую квалификацию мог получить декабрист во глубине сибирских руд, не желая переквалифицироваться и приобрести мирную профессию? За годы сибирской ссылки декабрист профессиональным революционером не стал, классовое чувство растерял и опустился. Такого и ждать незачем. И что за счастье, если декабрист его дать не может, а расчитывает получить в семье?
ВОЛЯ К ПОБЕДЕ И ПРЕЖДЕ ВСЕГО К ПОБЕДЕ НАД САМИМ СОБОЙ - только такой сильный человек может дать счастье другим людям.
ТОЛЬКО ТОТ СЧАСТЛИВ, КОМУ И В ЛАГЕРЕ СЧАСТЬЕ. СВОБОДА ТАМ ГДЕ СЧАСТЬЕ, А СЧАСТЬЕ - ЭТО ОТСУТСТВИЕ МУЧЕНИЙ. СВОБОДА - ЭТО ТОЛЬКО УСЛОВИЕ СЧАСТЬЯ. ИБО АБСОЛЮТНОЕ СЧАСТЬЕ - ЭТО БЕЗУСЛОВНАЯ СВОБОДА. НЕ СВОБОДА - ПОКАЗАТЕЛЬ СЧАСТЬЯ, А СЧАСТЬЕ - ПОКАЗАТЕЛЬ СВОБОДЫ. НЕКВАЛИФИЦИРОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК НЕСЧАСТЕН.
Так звучит обвинительный приговор лагерного художника который он вынес Репину и приговорил его к пожизненной ссылке из истории искусств.Таким как декабрист уж лучше и не возвращаться. Уж лучше ему там и умереть, чтобы никого не мучить. Такого и изображать грех. Странно другое - почему он вернулся? Почему не умер от горя и слёз? Удивляет не то, зачем он вернулся, а зачем его отпустили. Может он стал другим человеком? Возможно обретать стал декабрист в ссылке истину о том, что больше, выше и глубже политической борьбы и подобно Фёдору Достоевскому открылось ему духовное прозрение, которое всегда предшествует покаянию. И принял он тогда наказание как благо. Ясно одно - без наказания нет счастья. И даётся оно не всем, а только предназначенным к счастью. Тот, кто осуждён и хочет избежать счастья, не ведает о своей свободе. Он слеп и обречён, он наказывает себя сам. Осуждение - это преддверие к наказанию. Кто не согласен с осуждением, тот наказывает себя несчастьем. А кто согласен с осуждением, тот согласен и с наказанием.
ТОТ, КТО СОГЛАСЕН С НАКАЗАНИЕМ ИСКУПАЕТ ВИНУ И В НАГРАДУ ПОЛУЧАЕТ СЧАСТЬЕ.
Неизвестный лагерный художник, сумевший донести до нас своё глубокое переживание истины о счастье был человеком счастья и это доказывают чудом сохранившиеся детали его великого произведения, ведь бог в деталях:
1) На стене защитного цвета, прямо над кухонной плитой аккуратными рядами за натянутые горизонтально чёрные верёвки слева направо под углом в 45 градусов заткнуты чёрные ножи самодельного производства.
2) Сын отбывшего срок наказания, тоже по своему наказан, на его белоснежной рубашке нет алого пионерского галстука, ворот её небрежно расстёгнут, свидетельствуя о непокорном характере трудновоспитуемого ребёнка.
3) Жена осужденного за время его отсутствия в исправительной колонии явно поправилась и хорошо одета, видно, что материальных трудностей семья не испытывает, она встречает мужа во время приготовленным обедом, что наводит на подозрения в причастности её к сфере обслуживания, скорее всего работникам общепита.
4) И наконец сам возвращающийся изображён в двух ипостасях:
а) В прошлом,- во время отбывания наказания, - в телогрейке с номером.
б) В настоящий момент, - вошедшим в квартиру, - в той же телогрейке без номера и с вещевым мешком за плечами как у солдата.
Своим бессмертным произведением художник хочет сказать всем: -
ДОСТОЙНЫЙ НАКАЗАНИЯ ДОСТОИН СЧАСТЬЯ!
СЧАСТЬЕ - ЭТО НАКАЗАНИЕ.
|
